меня — действительно смотрит на меня, глубоко заглядывая в мои глаза. В его взгляде есть что-то грубое. Что-то отчаянное.
Как будто он ждет, когда я распрощаюсь с ним.
Но я уже слишком глубоко провалилась в кроличью нору, чтобы вернуться к своей прежней жизни. Я не могла вернуться, даже если бы сильно этого захотела.
А возвращаться и впрямь у меня нет никакого желания.
Я понятия не имею, где эта темная часть меня спала, как она так долго дремала в моем сердце, но история Кейджа пробудила что-то твердое и сильное в моих костях. Некое существо, которое верит, что цель оправдывает средства, какими бы кровавыми они ни были.
Огнедышащий дракон пробудился внутри меня, щелкая открытыми щелочками глаз.
Дракон говорит: «Мне плевать на твое прошлое. Плевать, на то, что ты совершил. Как ты сюда попал. Может быть, мне и следовало бы, но я этого не делаю. Я забочусь о тебе, и о том, что я чувствую, когда я с тобой, и о том, как ты вернул меня к жизни. Тебе никогда не придется говорить мне то, чего ты не хочешь. Я не буду давить на тебя. Но если ты действительно хочешь поговорить, я выслушаю тебя без осуждения. Неважно, что ты скажешь. Неважно, как ужасно ты думаешь, я буду рядом с тобой».
— Потому что, хотя ты и сказал мне, что ты плохой человек, я не верю, что это правда. Но даже если это так, даже если ты плохой человек, тогда ты лучший плохой человек, которого я когда-либо знала.
Застыв, Кейдж смотрит на меня. Его губы приоткрываются. Он делает небольшой, неглубокий вдох.
Затем Кейдж целует меня так, словно от этого зависит его жизнь. Как будто на кону его душа.
И если я чувствую малейший намек на боль в его поцелуе, малейший оттенок страдания и сожаления, я знаю, что это, должно быть, разыгралось мое воображение.
24
Кейдж
Я должен сказать ей.
Сказать Натали, и пусть она ненавидит меня какое-то время, пока я не смогу заставить ее понять. Пока я не найду правильные слова, чтобы объяснить, что обещание самому себе не говорить ей до сих пор не было ложью, то был один из тех секретов, которые, как я сказал, я должен хранить, чтобы она была в безопасности.
Только она бы знала, что это чушь собачья. Нат слишком умна для этого.
Она уже слишком хорошо меня понимает.
Эту тайну я храню не ради ее безопасности, а из эгоистических соображений.
Потому что я знаю, что, если бы я сказал ей, что все это время знал, что ее пропавший жених не упал с горы, как она думает, она бы меня возненавидела.
Если я скажу ей, зачем на самом деле приехал в город в сентябре прошлого года, она никогда мне этого не простит.
И если бы я сказал ей, какие последствия будут для нее, если Макс когда-нибудь узнает, что я солгал ему, она бы реально захотела, чтобы я сдох.
Я должен уйти, пока до этого не дошло.
Я должен уехать и никогда больше не возвращаться сюда.
Я должен позволить Натали найти нормального мужчину, жить нормальной жизнью и следить за ней на расстоянии.
Но когда Натали смотрит на меня своими прекрасными глазами цвета морского океана, полными эмоций, я знаю, что не сделаю ничего из этого.
Даже если я каким-то образом найду в себе силы уйти, я не смогу остаться в стороне. Она уже доказала, что слишком сильна, чтобы я мог сопротивляться. Слишком затягивает. Я окончательно и бесповоротно под действием ее чар.
Так что правда — это не вариант.
Единственный выбор, который у меня есть, - это прожить эту двойную жизнь как можно осторожнее. Все яйца по разным корзинам. Пути моего следования на восточном побережье и на западном никогда не пересекутся.
Я не могу сделать ни одного неверного шага на этом канате, по которому иду, потому что на карту поставлена ее жизнь.
А я не могу потерять ее.
Если это когда-нибудь произойдет, я выжгу весь мир дотла, прежде чем последую за ней в темноту.
25
Нат
После душа я наливаю Кейджу виски и сажаю его за кухонный стол, где хорошо освещено. Затем я достаю иголку и нитку из своего швейного набора, перекись водорода из шкафчика в ванной, маленькое хлопчатобумажное полотенце и марлевые салфетки.
Стоя перед ним, глядя на этого огромного татуированного парня, сидящего на стуле в моей кухне, на котором нет ничего, кроме серых спортивных штанов, приобретенных мной ему в подарок, я внезапно ярко ощущаю прилив обжигающего чувства счастья. Это чувство ослепляет, как будто я смотрю на солнце.
Чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, я говорю:
— У меня нет здесь никакой ленты.
Развалившись в кресле, как настоящий король распутников, Кейдж делает глоток виски, облизывает губы и улыбается мне:
— Ленты?
— Бинты. Я не смогу их зафиксировать, мне понадобится медицинская лента.
— У тебя найдется скотч?
— Я не собираюсь заклеивать тебя скотчем! Он предназначен для технических целей! Он сдерет с тебя кожу, когда ты попытаешься его снять!
Кейдж смотрит на швейный набор в моей руке.
— Ты заштопаешь меня хлопчатобумажной нитью, которая раскрошится и занесет инфекцию, так что я могу помереть от сепсиса, но ты разграничиваешь виды клейкой ленты.
Я в ужасе смотрю на нить.
— Вот дерьмо. Что же мне тогда использовать?
— Леска подойдет. Если ее у тебя нет, то зубная нить без запаха.
Я не спрашиваю, откуда он это знает. Я просто возвращаюсь в ванную и беру зубную нить, а затем возвращаюсь на кухню. Кейдж наливает еще стакан виски.
— Хорошая идея. Это поможет заглушить боль.
— Это не для меня. Это для тебя.
— Не думаю, что с моей стороны разумно употреблять алкоголь перед подобного рода операцией.
— Я же считаю крайне неразумно со стороны моего врача пытаться оперировать меня такими трясущимися руками.
Мы оба смотрим на мои руки. Они определенно дрожат.
— Отлично. Ну же.
Выкладываю все свои припасы на стол. Кейдж протягивает мне стакан виски. Я выпиваю большую часть и возвращаю ему стакан.
— Хорошо, я сяду здесь. Тебе стоит повернуться...
— Ты будешь сидеть здесь.
Кейдж притягивает меня на колени, лицом к себе, таким образом, что я седлаю его, обхватывая бедра Кейджа своими.
— По-моему, такая позиция намного лучше.
Погрузив пальцы в мою задницу, Кейдж
