наклоняется и утыкается носом в мою шею.
— Для меня – определенно да.
— Я ценю твое внимание, но если продолжишь отвлекать меня в том же духе, рискуешь остаться со швами, которыми гордился монстр Франкенштейна.
— Как по мне, в ближайшее время я не планирую принимать участие в каких бы то ни было конкурсах красоты, детка. Просто очисти и зашей.
— Говоришь так, будто это легко.
— Потому что так оно и есть. Я проведу тебя через это. Сначала вылей перекись на рану.
Я наклоняюсь ближе, чтобы осмотреть ранение, прикусывая губу, когда вижу рану вблизи.
Выглядит не так уж жутко. Она даже не особенно длинная, и не сказать, что большая. Тем не менее, из раны сочится кровь, о чем он, похоже, даже не подозревает.
— Видишь? Я же говорил тебе. Это едва ли можно назвать царапиной, — говорит Кейдж.
— Сколько раз в тебя стреляли?
Он на мгновение задумывается.
— Шесть? Десять? Точно не вспомню. Я всегда делаю татуировку, чтобы скрыть шрам.
Я осматриваю его грудь, великолепное полотно, сотканное из точеных мышц, покрытых чернилами. Этот человек – ходячее произведение искусства.
— Подобно этой.
Касаюсь ухмыляющегося черепа на его левой груди, над сердцем. В середине одного из черных глаз черепа проглядывает небольшой узелок белой зарубцевавшейся ткани. Она создает впечатление маленького глазка-бусинки, выглядывающего из глазницы со злым намерением.
Взглянув на него, Кейдж говорит:
— Хорошо, что тебя не было рядом для того, чтобы зашить его. Ты бы точно грохнулась в обморок.
— Но шрам такой маленький. Даже на десятицентовик не потянет по размеру.
— Это входное отверстие. Выходное отверстие в моей спине было вот такого размера...
Он смотрит на меня и поднимает кулак. Оно размером с грейпфрут. Я сглатываю, чувствуя, как все в моем желудке переворачивается.
— Как ты выжил?
— Я был на волосок от смерти — пожимает он плечами. — Но все же я выжил.
Кейдж так беспечно относится к этому, как будто смерть для него ничего не значит. Или, может быть, он думает, что его собственная жизнь не имеет большого значения.
Может быть, он думает, что его жизнь ничего не стоит.
Я кладу ладони на широкую грудь Кейджа и заглядываю ему в глаза.
— Я рада, что ты выжил, — тихо говорю я. — Не думаю, что я когда-нибудь снова была бы счастлива, если бы не встретила тебя.
Хотя Кейдж старается этого не показывать, я вижу, какое сильное влияние оказывают на него мои слова. Взгляд его глаз вспыхивает. Кейдж сглатывает, его кадык при этом подпрыгивает.
Он грубовато произносит:
— Ты бы встретила кого-нибудь.
— После Дэвида я встречала многих мужчин. Я даже встречалась с некоторыми из них. Но никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так, как ты. Никто не заставлял меня чувствовать себя живой.
В глазах Кейджа мелькает какая-то непонятная эмоция, но он отводит взгляд, так что я не могу сказать наверняка, что это. Я хочу спросить его, что случилось, но Кейдж резко меняет тему.
— Я продену нитку в иголку для тебя. Стяни края раны вместе и начни с одного конца. Не затягивай швы слишком сильно, иначе начнется отмирание ткани. Иголка не должна быть близко к поверхности кожи или же проникать слишком глубоко. Просто сделай небольшие, равномерно расположенные стежки. Представь, что ты подшиваешь платье.
— Платье из кожи. Как Ганнибал Лектер.
— Парня в костюме из человечьей кожи звали Буффало Билл. Лектер был тем, кто помог Старлинг поймать его.
— Верно, теперь я вспомнила. Ты фанат кино?
Брови Кейджа сходятся на переносице, пока он обдумывает, что сказать. Он, кажется, потерялся в каком-то плохом воспоминании, которое, как я знаю, он не расскажет.
Своим низким голосом Кейдж произносит:
— Я мало сплю. А по телеку всегда показывают хорошие фильмы поздно вечером.
Эта фраза дает мне представление о том, какой должна быть его повседневная жизнь. Без каких-либо прикрас.
Когда я касаюсь щеки Кейджа, он фокусирует взгляд на мне, удивленно возвращаясь из того воспоминания, которое поглотило его какую-то долю секунды назад.
— В следующий раз, когда не сможешь уснуть, позвони мне, хорошо? Мы можем вместе посмотреть фильм.
Кейдж изучает мое лицо с выражением тоски в глазах, как будто нет ничего на свете, что сделало бы его счастливее, чем смотреть один и тот же фильм, обсуждая его по телефону вместе, когда он в отъезде.
Но Кейдж снова меняет тему, протягивая руку, чтобы взять бутылку с перекисью.
— Сначала прочистить. Потом зашить. Давай покончим с этим, чтобы вернуться к важным вещам.
Кейдж сжимает мою задницу, когда произносит выражение «важные вещи», так что смысл этого выражения читается четко и ясно. Это Человек-Кролик-Энерджайзер.
Мы оба молчим, пока я осторожно очищаю рану смоченным перекисью уголком полотенца. В ране застрял маленький кусочек ткани от его рубашки, покрытый коркой запекшейся крови. Когда я вытаскиваю его, рана снова начинает кровоточить, поэтому я прижимаю рану, пока кровотечение не останавливается, после чего продолжаю ее очищать.
Когда я заканчиваю с этим, Кейдж протягивает мне иглу.
Очень серьезно он говорит:
— Не бойся, если я потеряю сознание, когда ты в первый раз меня ткнешь.
На секунду я прихожу в ужас, пока не понимаю, что он шутит.
Бормоча себе под нос, я принимаюсь за работу.
Шов получается не таким грубым, как я ожидала. После первых нескольких швов дело спорится. На то, чтобы закончить, требуется не так много времени, и я очень довольна результатом.
— Мне просто отрезать конец нити или как?
— Завяжи узелок, а потом отрежь ее.
Я следую инструкциям, но мне приходится слезть с колен Кейджа, чтобы пойти за ножницами, которые лежат у меня в ящичке с мелочью. Затем я обрезаю конец нити и отступаю, чтобы полюбоваться своей работой.
Очевидно, Кейджу не нравится, что я стою так далеко. Он снова сажает меня к себе на колени, на этот раз обе мои ноги свисают с одной стороны, так что я прижимаюсь к Кейджу, оказавшись в безопасности в кольце сильных рук.
Кейдж целует меня в макушку. Я удовлетворенно вздыхаю. Потом зеваю.
Его смешок - низкий рокот у меня под ухом.
— Я тебе не надоел?
Я улыбаюсь ему в шею и говорю возмутительную ложь:
— Еще как. Ты самый скучный человек на земле. Такой же скучный, как если смотреть, как сохнет краска, — вот
