– А он у тебя разве не в «черном списке»? – осторожно уточнила Уля.
– Ох блин, – сконфузилась я. – Ну да, в «черном». Логично, что ни сообщений, ни звонков не было. Но, слушай, я уверена, что Царев даже и не пытался этого делать!
– А ты сама что к нему испытываешь? – продолжала лезть в душу подруга.
– Ничего, – поспешно ответила я. – Раньше злилась и ненавидела, но теперь нет. Просто человек, один из многих. Я, кроме благодарности за спасение, ничего к нему не чувствую, честное слово!
– Тогда разблокируй его, – предложила Уля. – Раз больше не злишься.
– Наверное, ты права, – нехотя признала я и, дотянувшись до телефона, убрала номер Царева из «черного списка». И даже сама себе не призналась бы, что в этот момент у меня так сильно екнуло сердце, как будто он мог мне в ту же секунду позвонить.
Нет, конечно же, не мог.
Зачем.
Абсолютно незачем.
– Сейчас пара начнется, – бросила Уля взгляд на часы. – Ты делала упражнения из сборника?
– Я вчера блевала, мне не до упражнений было, – хмуро ответила я, ощущая, кроме физической боли, какую-то бесприютную тоску, угнездившуюся в груди и мягко располосовывавшую меня своими острыми когтями.
Глава 23. О песнях, Рождестве и коварстве
—Дайте от 216 аудитории ключ, пожалуйста, – попросила Уля у вахтера. Тот недобро на нее зыркнул и сверился с расписанием.
– Там сейчас нет пар.
– Вот поэтому мы ключ и берем, – терпеливо объяснила Уля. – Нам надо порепетировать перед новогодним студенческим концертом.
Не переставая ворчать, вахтер все же выдал заветный ключ, но перед этим въедливо изучил наши студенческие и вписал нас в журнал.
– А почему нельзя в коридоре порепетировать? – мрачно осведомилась я, пока мы поднимались на второй этаж.
– Громко будет.
– А в аудитории не будет?
– Она в углу, а рядом лингвокабинет, там должна быть неплохая звукоизоляция. Думаю, никому не помешаем.
– А я тебе зачем? – продолжала я нудеть.
– Крис! – возмутилась Уля. – Я тебя просто прошу послушать и сказать, подходит эта песня для концерта или нет. Я что, многого хочу?
– Прости, – вздохнула я. Мое сегодняшнее плохое настроение не было чем-то из ряда вон выходящим, потому что в таком состоянии я пребывала последние пару недель.
«С мальчиком что ли поссорилась?» – предположила мама, от чего я еще больше психанула и закрылась на весь вечер в своей комнате. Ну вот что они все ко мне лезут? Мама со своими вопросами, Уля со своими советами. Каждый день предлагает мне поговорить с Царевым, как будто это что-то бы изменило. Можно подумать, это из-за него у меня повышенная вредность. Да Кирилл тут абсолютно не при чем. Ну подумаешь, не звонит и не пишет. Ну подумаешь, холодно со мной здоровается, когда видит. Мне вообще все равно! А про настроение…ну покажите мне того, у кого в конце ноября хорошее настроение! Это просто сезонная депрессия от отсутствия витамина Д и ничего больше.
Я зашла в аудиторию, включила свет, села на одну из парт и махнула рукой:
– Маэстро, я готова! Жгите!
Уля достала телефон, выбрала там какой-то трек, включила и встала около доски. Плечи её расправились, спина выпрямилась, лицо стало серьезным – она будто и правда стояла сейчас на сцене. Заиграла музыка. Сначала раздался нежный перезвон колокольчиков, который неожиданно сменился тревожной, но безумно красивой мелодией, пробирающей до самого нутра. У меня побежали мурашки от того, как здорово это было.
И тут Уля запела. Её голос, сильный, чистый, звонкий, взлетел ввысь, словно выпущенная на волю птица. Он дополнял мелодию, переплетаясь с ней и рождая волшебство в его абсолютной степени.
Hark how the bells
Sweet silver bells
All seem to say
Throw cares away
Песня завораживала, звала за собой, утешала, обещала, что даже в этом странном и неидеальном мире может быть что-то, ради чего стоит жить.
Merry, Merry, Merry, Merry Christmas
Merry, Merry, Merry, Merry Christmas
Сильный голос звенел, и даже воздух, казалось, вибрировал ему в такт. Я не дышала. Я как вдохнула с первыми тактами песни, так и замерла до самых последних перезвонов колокольчиков. Магия. Это была какая-то чертова магия, самое настоящее высокое искусство, а не самодеятельный номер на студенческий концерт.
Трек начался снова, видимо, был поставлен на репит. Уля дотянулась до телефона и выключила фонограмму. Воцарилась тишина.
– Ну как тебе? – она вопросительно глянула на меня, а я даже говорить не могла. Только смотрела на нее во все глаза. Пухленькая невысокая Уля, похожая на колобка, вдруг показалась мне такой невероятной красавицей, что всякие мисс Мира ей и в подметки не годились.
– Очень. Очень красиво.
– Песня просто такая. Необыкновенная. Неужели раньше не слышала? Она рождественская, называется «Carol of the Bells», музыку к ней, кстати, написал украинский композитор на основе святочной песни «Щедрик». Может, она мне поэтому так сильно нравится? У меня ведь мама оттуда родом.
Я еще не отошла от впечатлений, которые буквально размазали меня и не давали нормально мыслить, поэтому слушала болтовню Ули вполуха.
– Я и не знала, – проговорила я наконец, – что ты так поешь.
– Я всю жизнь вокалом занимаюсь, – легко улыбнулась она, – хотела в консерваторию идти, но родители отговорили. Говорят, что английский – это перспективнее.
– Не знаю, – покачала я головой, – у тебя же талант!
– Талант, – кивнула Уля так равнодушно, будто ничего особенного в этом не видела, – у многих талант. А толку от этого…Одного таланта мало. Так что, подойдет такой номер для концерта, как думаешь?
Я понимала её сомнения. Эта песня не была ни весёлой, ни заводной. Наверняка она будет выбиваться из формата, но…
– Они будут дураки, если не возьмут тебя, – убежденно сказала я.
Уля мягко улыбнулась мне.
– Посмотрим. Ой, подождешь меня,
