— Ничего не говори, Совунчик, — прошу срывающимся шепотом, снова делая шаг назад. — Просто… — я кусаю губы и мотаю головой.
На выдохе все же поднимаю взгляд выше и замолкаю, натолкнувшись на застывшую у губ ладонь и замешательство в серых глазах. У меня нет и не найдется столько смелости, чтобы сейчас, глаза в глаза, сказать Совунчику, что для меня этот куцый поцелуй — глоток воздуха, а я не могу не дышать им. Не смогу признаться, что с каждым днем меня тянет к нему все сильнее, и я ничего не могу с собой сделать. Он сможет. Одним движением, одной усмешкой или убийственной фразой:”А меня к тебе нет”. Я после такого точно не выживу и снова делаю шаг назад, боясь увидеть то движение, которое перечеркнет все и убьет меня.
— Просто забудь, Совунчик. Пожалуйста, забудь. Это… — язык не поворачивается произнести банальное “ошибка” или еще более глупое “не то, что ты подумал”. Я уже сама не знаю о чем думать, повторяя, — Забудь, пожалуйста…
Пячусь назад, мысленно умоляя подождать когда уйду в подсобку и только после этого стирать мой поцелуй. Если увижу, умру. Как умерла бы, не поцеловав. Лучше пусть останется эта непонятная неопределенность, чем узнаю, что снова не нужна. Ему не нужна.
“Пусть все останется, как есть. Пожалуйста,” — прошу взглядом, а сама разворачиваюсь подойдя к дверям и срываюсь за своей курткой в подсобку так быстро, будто смогу убежать от себя самой или того, что разрывает сердце.
И зачем я поверила в то, что одного моего желания влюбиться хватит, чтобы в меня влюбились в ответ? О чем думала, когда решила, что у меня может быть хоть что-то похожее на любовь тети Лены и дяди Игоря? Они — исключение. А я…
Я размазала по щекам слезы, натянула куртку и не застегивая ее пошла к служебному выходу, на ходу доставая телефон.
“Вызову такси и поеду к Корюшкиным.”
Кивнула своим мыслям, глянула на время на экране мобильного и сразу же отмела эту затею, как бредовую. В три часа ночи ломиться в гости, чтобы прореветься, а я проревусь… Ну да… Всех поставлю на уши, а у дяди Игоря с утра работа и у тети Лены тоже. У девчонок учеба…
— Геля…
Я украдкой прошлась по щекам, смахивая слезы, и только после этого повернулась к Совунчику с пакетом в руке.
— Ты забыла. Вещи, — подняв пакет чуть выше, Денис собрался было сделать шаг в мою сторону, но остановился, прикипая взглядом к моим щекам. — Ты… Ты что, плакала?
— Я? Нет, конечно. В глаз что-то попало. Соринка, — попыталась рассмеяться и придать себе веселый вид. Уже в открытую прошлась по глазам ладонью и пожала плечами. — С чего мне слезы лить, Совунчик? С пива что ли? Ха-ха-ха!!! Да плевать я на него хотела. Знаешь сколько всего я перекоцала? Если из-за этого реветь… На Новый год даже люстрокапец устроила — пробкой от шампанского прямиком в люстру засветила. Дома и у брата. В один день дважды, прикинь! Знаешь, как ржали все?
— До слез, наверное, — не веря ни единому моему слову фыркнул Совунчик, и я поперхнулась своим смехом, опуская глаза:
— Типа того. И так-то это правда.
— Угу. Такая же, как сейчас про соринку, которая в глаз попала, — снова фыркнув, помотал головой и кивнул на молнию. — Застегнись. И хрен ты куда сбежишь, пока мы не поговорим. Соринка… как же… Лепишь хрень, а сама мне говорила, что всегда говоришь правду.
— Что!? — вскинулась я. — Где я тебе соврала!? В чем?
— Застегнись говорю! — прорычал Денис, в два шага подходя в плотную и самолично застегивая молнию. — Замерзнешь же.
Вжикнула молния, а я почему-то испугалась и без особого успеха дернулась назад — пальцы Совунчика не отпустили язычок замка, даже наоборот, притянули меня за него ближе. Так близко, что мне пришлось поднять голову, чтобы не тюкнуться носом ему в грудь.
— Куда намылилась? — прошипел Денис, сверкая глазами. — И только попробуй соврать! — тряхнул и поторопил, — Ну!?
— К… к девчонкам думала… и передумала, — честно призналась и судорожно сглотнула от новой вспышки ярости в смотрящих на меня глазах. — Ч-ч-честно передумала. Сразу же… Ночь же…
— Ночь? Ну да… А поцелуй? Опять решила меня прикрыть!? Мало одного выговора?
— Я так-то… — начала было, пятясь назад.
— Правду! Говори! — рявкнул Совунчик, и я зажмурившись прошептала:
— Захотелось…
— И!?
— Что и? — уточнила, не открывая глаз.
— Больше… больше… блядь! Р-р-р! Больше не хочется?
— Что? — прошептала я, не веря своим собственным ушам. Открыла глаза и едва смогла повторить вопрос. — Что ты сказал?
— Ты… — Совунчик запнулся и заскрипел зубами. — Я… блядь… Ты… — разжав пальцы, он посмотрел на них и замотал головой. — Сейчас… Я… Ебучая филофобия, блядь! БЛЯДЬ!!!
— Хочется, — кивнула я, отвечая раньше, чем спросит. — Очень хочется, Совунчик.
— Да? В смысле??? — отшатнулся и тут же снова вернулся обратно, поднимая ладонь к моей щеке. — Я же все… к херам… — коснулся на мгновение, одернул руку и вновь задел, скрипя зубами так, словно малейшее прикосновение ко мне жжет ему кожу. — Я… Гель… у меня… и ты… уйдешь… а я… — дернул подбородком, наклонился к моим губам, осторожно тронул их своими и обреченно выдохнул. — Не уходи.
— Нет, — ответила осторожному поцелую. — Нет, — повторила, боясь пошевелиться.
— Я… — прихватив мою губу своими, Совунчик прохрипел что-то невнятное и, словно заклинание, прошептал. — Только не уходи.
Не знаю кто из нас боялся больше — я или Совунчик. Он едва касался моих губ, замирая на мгновение. После отстранялся на вдох и снова целовал. Чуть смелее. Чуть напористей. Чуть тревожнее. Будто привыкал ко мне и моим губам, новым для него ощущениям, тому, что отвечаю ему той же робостью. Целовал, но никак не мог поверить, что я едва дышу, потому что рядом со мной он и я боюсь его потерять.
Только с каждым новым поцелуем меня все сильнее колотило от их неторопливости и осторожности, которые никак не вязались с той жаждой и напором на кухне. Я одновременно ждала их и боялась. Боялась, что слечу с катушек раньше, чем Совунчик поймет — я люблю его поцелуи, люблю его губы, люблю его руки… Люблю его.
Новый вдох. Новый поцелуй. Пьяный дурман, от которого подкашиваются ноги.
Я едва стою, но боюсь обнять первой. Боюсь, что все испорчу.
— Не уходи, Гель, — заклинание.
— Не уйду, Совунчик.
Выдох.
Взгляд.
И поцелуй.
Так похожий на тот, которого ждала и боялась. И так не похожий на него, что я, осмелев, тянусь к Совунчику первой.
Трогаю его скулы, черчу по ним пальцами и целую чуть напористее — умру, если не поцелую по другому.
На мгновение его губы сжимаются, и я опускаю руки. Закрываю глаза. Так легче прошептать его губам, что люблю их. Без слов, ласковыми прикосновениями. Так проще попросить поверить и разрешить мне поцеловать так, как чувствую. Так, как хочется целовать.
Выдох.
Сперва его, а следом мой. Когда ладонь Совунчика, едва касаясь, находит мои пальцы и скользит по ним выше, поднимаясь к плечу.
Моя повторяет. С опаской. И отставая.
Я тянусь к его губам. Снова грею их, едва дыша. Снова прошу поверить мне.
— Поцелуй меня, Совунчик, — шепчу, — Ты же хочешь поцеловать. Так поцелуй.
POV. Денис.
Удар в груди.
Чувствую каждый свой нерв и мускул.
Новый удар.
Слышу лишь гул от все растущего напряжения, которое почему-то до сих пор не порвало меня в клочья.
Снова удар и тихий шепот ласкающий мои губы. Я не слышу ничего, но чувствую, что мое тело тянет к нему. Оно забыло обо всем на свете. О том что было и есть. О том, что будет если…
Я тянусь к шепчущим губам, пробую их раз за разом.
"Я соскочу. Только почувствую где эта грань, за которой уже не получится остаться собой, и сразу же соскочу…"
По позвоночнику росчерком тепло. Сперва осторожное, словно прикосновение ветерка, после — чуть теплее и больше. Как облако. Только внутри. Нежное. Ласковое облако.
Оно наполняет меня и греет. Кажется, оно мурчит. И мне не хочется назад. Я хочу вперёд. Вдохнуть ещё капельку этого тепла, ведь от него под пальцами искрится и, кажется, вспыхивает воздух.
