были отношения, но иногда он оставался на ночь. Он появлялся на неделю, затем исчезал на два месяца, прежде чем снова вернуться. Наконец маме это надоело. Когда мне было десять, она сказала ему, чтобы он убирался.
— И ты больше о нем ничего не слышал?
— Он переехал в Калифорнию. Попал в тамошний клуб. Он возвращался раз или два в следующем году. В основном, я думаю, чтобы убедиться, что мама говорила серьезно. А она была серьезна. В последний раз, когда он приезжал, я был дома. Она не знает, что я подслушивал, но я слышал, как она угрожала вызвать полицию, если он появится снова. Он этого не сделал.
Кэсс протянула мне руку, переплетая наши пальцы.
— Ты не он.
— Я не хочу быть им. Я не буду им.
Ее рука крепче сжала мою.
— Я был на этом пути, — сказал я. — Я сомневаюсь, что моя жизнь в клубе сильно отличалась от его. Клуб был одной из причин, по которой мы с мамой мало разговариваем. Не то чтобы мы были близки раньше. Мне кажется, она смотрит на меня и видит моего отца. После того, как я закончил школу, она переехала в Тусон, а я вступил в клуб. Мы общаемся несколько раз в год. Созваниваемся в дни рождения. И на рождество. Как-то так.
Мама вышла замуж несколько лет назад. Я не был на свадьбе, да меня и не приглашали. Она рассказала мне об этом постфактум, сказав, что в здании суда все прошло без шума.
Я позвонил ей ранее на этой неделе, чтобы рассказать о Серафине. Она была, мягко говоря, удивлена, особенно потому, что я не рассказывал ей о Кэсс или о беременности во время нашего рождественского телефонного разговора. Но мама была вежлива. Она всегда была вежлива.
Когда я был подростком мы часто ссорились. Она расстраивалась из-за меня, жалея, что я не был другим. Жалея, что я больше заботился о вступлении в местный мотоклуб, чем о школе и своем будущем. Невыносимый. Это было ее слово для меня.
Наши ссоры внезапно прекратились в тот день, когда она переехала в Тусон. Может быть, она разочаровалась во мне. Может быть, я разочаровался в ней. Может быть, мы оба разочаровались друг в друге.
Я недолго разговаривал с мамой, когда позвонил. Мы не были близки, и это не могло измениться. Хотя я обещал ей прислать фотографии Серафины. Она пригласила нас в Тусон, поездку, которая, как мы оба знали, состоится не скоро.
Может быть, однажды моя мать встретится с моей дочерью. Но за последние четырнадцать лет я видел маму дважды, так что я не собирался на это надеяться. Отчасти это расстояние было на моей совести. Я не был уверен, можно ли что-то исправить или лучше просто признать, что моя семья жила здесь и не была связана со мной кровными узами.
До сих пор.
Серафина была моей крови. Она была моей.
У нее всегда будут Клаудия и Дейл в качестве бабушки и дедушки. У нее будет команда тетушек и дядюшек — Дэш, Эмметт, Пресли и все остальные, — которые будут баловать ее и осыпать любовью. У нас с Кэсс не было братьев и сестер, но у моей Серафины будет большая семья.
— Она знает о Серафине? — просила Кэсс.
Я кивнул.
— Я позвонил ей на следующий день после того, как мы вернулись домой. Вы обе спали.
— Ты много чего делаешь, пока я сплю. Готовишь еду. Убираешься. Ходишь с ней по коридорам. Тебе тоже нужен отдых, Лео.
— Я привык к этому. Годы долгих ночей. — Это было полуправдой.
Разум Кэсс был не единственным, кто не мог отключиться. Единственный раз, когда я мог позволить себе расслабиться, это когда они обе спали, что случалось нечасто.
Пронзительный крик из спальни заставил меня вскочить на ноги. Я схватил полотенце и протянул его Кэсс, чтобы она вышла из ванны и завернулась в него. Затем она поспешила мимо меня в спальню, где Серафина просила еду.
Мы втроем устроились на кровати, и как только Кэсс закончила кормить грудью, я взял на себя отрыжку, пока она переодевалась. Затем мы позволили Серафине немного осмотреться, прежде чем отнести ее в гостиную, где мы могли бы посадить ее на качели.
— Хочешь, я возьму твою книгу?
Кэсс пожала плечами.
— Я не знаю. Она мне не очень нравится, что странно, потому что год назад я бы проглотила ее. Может быть, мои вкусы меняются.
— И что тебе нравится сейчас?
— Художественная литература. — Она скорчила гримасу и наморщила нос, и это было настолько мило, что я рассмеялся.
— Я слышал, художественная литература довольно популярна.
Она застонала.
— И мне она нравится. Но она всегда была на втором месте. Мне всегда нравилась историческая литература. Теперь они, похоже, поменялись местами. Что со мной не так?
— Ничего, детка. Совсем ничего.
— Все меняется. Из-за того, что мне нравится художественная литература кажется, что я предаю все года, которые потратила на изучение истории.
— Почему?
— Я не знаю. — Она вздохнула. — Наверное, потому, что раньше мне нравились события из реальной жизни. Теперь, может быть, мне просто нужно сбежать из реального мира, и временами художественная литература кажется самым легким путем. И, может быть, потому, что это немного ранит.
— Ранит?
— Потому что дни идут, и теперь, когда она здесь, я понимаю, что пути назад нет. Я не получу докторскую степень, как всегда планировала. Это больше не кажется… важным. Но раньше это было так важно.
— Однажды ты можешь передумать.
— Верно. — Она кивнула. — Но здесь нет университета, и я не могу представить, что могу переехать.
Если бы она переехала, у нее была бы компания.
— По чему ты больше всего скучаешь?
— По библиотеке и запаху старых книг. По дискуссиям с профессорами. По дебатам с одногруппниками. Мне нравилось, что в небольшой группе каждому из нас нравится другой аспект одной конкретной истории. Вот что мне нравится в истории. Мы все смотрим на нее со своей точки зрения. А правдивые истории — самые сильные.
Эта женщина была очаровательна. Мы потратили слишком мало времени на то, чтобы узнать друг друга, и пока она говорила, я тонул в каждом ее слове.
— Как ты попала в это? В историю?
— Из-за книг, когда я была маленькой. Из-за поездок, которые мы совершали. — Она улыбнулась и поглубже вжалась в диван, вытянув ноги.
Я положил их к себе на колени, массируя своды и пальцы ног.
— Это нормально?
— Я тебя пну, если ты
