— Ты совсем не похож на него, — твердо заявила я.
Он положил руки мне на бедра.
— Ты этого не знаешь. Ты никогда с ним не встречалась.
Я схватила его за шею.
— Я знаю, — возразила я. — Да, ты немного испугался, когда я впервые сообщила эту новость. Но ты корил себя за это.
Я дала ему возможность поспорить со мной, но он этого не сделал. Он не мог.
— И ты исправился, — продолжила я. — Ты не позволяешь мне поднимать ничего тяжелее кружки кофе. Помогаешь вставать с постели каждое утро, но не раньше, чем я получу оргазм и выпью чашечку кофе, — я одарила его лукавой улыбкой. — Ты готовишь для меня. И глазом не моргаешь, когда я приношу домой кота, а потом приучаешь к походу в туалет, — мы оба посмотрели на Бу, который забрался на кофейный столик, чтобы сердито посмотреть на меня за то, что я столкнула его с насеста.
Я оглянулась на Кипа.
— Ты приходишь на прием к каждому врачу. Читаешь детские книжки. Ты знаешь о моем влагалище и матке больше, чем я. Ты обустроил прекрасную детскую, — я наклонилась, чтобы нежно поцеловать его в губы, сдерживаясь, чтобы не углубить поцелуй. — Есть около миллиона других вещей, которые я могла бы перечислить, но это займет слишком много времени, и я начинаю возбуждаться, — я потерлась о него, чтобы подчеркнуть свою мысль.
В глазах моего мужа вспыхнул голод.
— Спасибо тебе, — тихо сказала я. — За то, что поделился со мной.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня, немного глубже, чем я целовала его. Я потерлась о него еще немного.
— Пожалуйста, — пробормотал он мне в губы. — Следующей будет твоя очередь.
Мой желудок сжался. Не в хорошем смысле. Рассказывая о своем прошлом еще больше, я хотела убежать. Но я осталась на месте.
— Потом, — согласилась я. — Но не сейчас.
Затем наклонилась, чтобы поцеловать его.
***
Была гроза.
Раскаты грома сотрясали дом.
Именно это меня и разбудило. Обычно так не бывает. Но бессонница во время беременности становилась только хуже, из-за судорог в ногах и необходимости поворачиваться, как хот-дог на заправке, всякий раз, когда затекало тело.
Кип обнимал меня ночью, потому что ему всегда хотелось прикасаться ко мне или к ребенку. Но у меня также была большая подушка для беременных, которая покрывала все мое тело и окружала с обеих сторон.
Это затрудняло лежание на спине и помогало справиться с болью в бедре. Мне действительно нравилась эта штука, хотя я ненавидела барьер между нами. Но я хотя бы вставала с кровати посреди ночи, не будя Кипа. Обычно, для того, чтобы пописать — мне приходилось делать это несколько раз — и он часто просыпался, несмотря на то, какой хитрой я старалась быть. Он слишком хорошо меня знает, и чутко спит.
Но он не проснулся. Ни от раската грома, ни от того, что я встала с постели.
Я пошла в детскую, села в кресло у окна и смотрела, как бушует море, как дождь стекает по стеклу. Я потерялась в шторме, в своих мыслях, в будущем.
— Ты не должна вставать с постели без меня, — тихо прорычал голос.
Я не удивилась, так как ожидала, что Кип в конце концов придет.
— Если я буду будить тебя каждый раз, когда встаю, ты никогда не сможешь заснуть. Твоя дочь пинается о мой мочевой пузырь, — ответила я, потирая живот.
— Но ты встала не пописать. Ты здесь, — указал Кип. Затем он сдвинул меня с места, правда, только для того, чтобы сесть, а затем усадил меня к себе на колени. Кресло большое в нем просторно даже нам двоим. Троим, если учесть мой живот.
Я вздохнула.
— Я хотела дать тебе поспать.
Он поцеловал меня в висок.
— Я не хочу без тебя, — согласился он.
Некоторое время никто из нас не произносил ни слова, позволяя буре говорить за нас. В конце концов Бу вошел в комнату, встал у подножия стула, оценивая, хватит ли ей места, затем решил не делать этого и запрыгнул на пеленальный столик, потом на кроватку, чтобы устроиться в ней. Это было одно из его любимых мест. Наверное, мне следовало запретить ему спать там до рождения ребенка, чтобы не привык, но это было так мило.
— Я знаю, что технически, теперь моя очередь откровений, — сказала я, нарушая тишину. — Но ты расскажешь мне о них? Габби и Эвелин?
Руки Кипа крепче сжались вокруг меня, когда я произнесла их имена.
— За последние несколько месяцев я слышу их имена чаще, чем за последние пять лет, — пробормотал он, уткнувшись носом мне в шею и потирая живот.
Я поджала губы, новость не стала для меня сюрпризом. Кип, которого я знала до того, как мы поженились, был беззаботным, самоуверенным и законченным распутником. Тот Кип не намекал на трагическое прошлое. Ни капельки.
Потребовалось бы довольно сильное отрицание, чтобы заштукатурить такую толстую внешность. Мне было интересно, думал ли он вообще о них за пять лет.
— Если это слишком… — сказала я, не желая давить на него. Я все еще была напряжена из-за того, что он закрылся от меня.
— Это слишком, — сказал он. — Но именно поэтому я должен сказать тебе. Мне нужно дать тебе повод доверять. Узнать меня, — он погладил меня по волосам.
— Мы с Габби влюбились в старших классах, — объяснил он. — Она была милой. Ей нравилось жить в нашем маленьком городке. Но она также была бунтаркой, — я слышала улыбку в его голосе.
Несмотря на то, что она была мертва, маленькая часть меня завидовала Габби. За то, что она существовала в прошлом Кипа, за то, что умерла, потому что в его памяти она всегда будет идеальной, и он никогда не сможет испытывать ко мне таких чувств, какие испытывал к ней.
Крайне грубая и горькая мысль, но она вертелась у меня в голове.
— Она была девушкой, которую все хотели, и лишь мне удалось ее заполучить, — сказал он. — И… Эвелин, — он выдавил ее имя, и после это прогремел гром, словно подчеркивая.
— Она была идеальна, — сказал он. — У нее были голубые глаза. Темные волосы от матери. Она была любопытной. Любила ужастики.
— Ужастики? — удивленно спросила я.
Он усмехнулся. Это был теплый звук.
— Да, она любила зомби, вампиров — чем страшнее, тем лучше. Бесстрашная.
Его обожание дочери было ослепительно очевидным. Его погибшей дочери.
— Я сломался, когда они умерли, — прошептал он. — Разорвался на кусочки, которые больше не подходили друг к другу. Я хотел умереть. Много раз хотел, чтобы это произошло.
Мне пришлось проглотить сдавленный всхлип при одной только мысли о том, что Кипа не существует в этом мире. Ему удалось пережить это. Я кое как держала себя в руках, слушая это.
Кип погладил меня по животу.
— Роуэн спас мне жизнь, — сказал он. — И Каллиопа. Их семья, — он прислонился головой к моему виску. — Моя мама пыталась. Черт, она пыталась. Она хотела сохранить им жизнь ради меня. Она хотела запомнить их, увековечить их память. И я чертовски ненавидел ее за это.
Я услышала ненависть к себе и сожаление в его голосе.
— Вот почему я ушел в отставку — слишком поздно — и вот почему переехал сюда, — он прочистил горло. — Мы переехали сюда, — поправил он. — Роуэн поехал со мной точно так же, как пересек со мной океан в гребаную зону боевых действий. Он хороший человек.
— Ты тоже, — мягко сказала я ему, услышав то, что он оставил недосказанным.
Он снова погладил мой живот, и наша дочь лягнулась, как бы подтверждая мою точку зрения.
— Нет, — возразил он. — Посмотри, что я с тобой сделал.
— Ты имеешь в виду, обрюхатил? — спросила я, поддразнивая своим тоном.
— Обрюхатил и оставил разбираться со страхом и травмой от всего, что было раньше, — поправил он.
Я вздохнула.
— Ты преуспел самобичевании, — сообщила я ему. — Ты здесь. Мы здесь. Пребывание в прошлом только отравляет будущее. Поверь, я знаю. И все еще работаю над этим.
Кип не ответил, а буря продолжала бушевать.
— Спасибо, — прошептала я. — За то, что рассказал.
Он поцеловал меня.
— Спасибо, что простила меня, — гром прогремел снова. — Ты простила меня, не так ли, женушка?
