class="p1">— Который час?
— Три часа ночи.
— Это были итальянцы? — Как только вопрос сорвался с языка, я пожалел об этом.
Калли тут же перестает толкать меня и делает шаг ко мне. Она изучает меня, сузив глаза, и от нее волнами исходит гнев.
Я никогда не видел, чтобы моя сестра выглядела такой свирепой. Это немного пугает.
— Нет, Нико. Это был ты. Это все сделал ты.
С этими зловещими словами она еще раз обходит меня и направляется к двери рядом с моей.
— Открывай дверь, — требует она, когда я оказываюсь прямо перед ней, заставляя меня наклониться вперед и втянуть воздух, так как мои ребра заныли.
Она вталкивает меня в темную комнату. Как и в моей, первое, что я вижу, — это человека, свернувшегося калачиком на походной кровати с другой стороны, но я никак не могу определить, кто это, со своего места, и становится ясно, что это не тот, кого сестра привела меня сюда, чтобы увидеть, как только она поворачивает меня, и больничная койка заполняет мое зрение.
Если я думал, что испытывал эмоции, когда верил, что остался один, то это ничто по сравнению с тем, как замирает сердце, когда мой взгляд падает на женщину в кровати.
— Сирена, — вздыхаю я, и мой голос срывается от волнения.
Она крепко спит и, несмотря на синяки под глазами и засохшую кровь, выглядит так же прекрасно, как и всегда.
Только…
Это сделал я.
Это из-за меня она лежит с перевязанной рукой.
— Ближе, — требую я, не довольствуясь тем, что просто сижу на краю кровати и наблюдаю за ней.
Калли отводит меня в сторону своей хорошей рукой и останавливает.
Я тут же тянусь к руке Брианны, но колеблюсь, прежде чем вступить в контакт.
Если это действительно моя вина, то она не захочет, чтобы я находился рядом с ней, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ней.
Но в конце концов моя потребность в ней берет верх над моими мыслями, и я беру ее руку в свою.
Она не двигается и никак не реагирует, и это режет мне грудь прямо по центру.
— Расскажи мне, что случилось, Калли. Пожалуйста, — тихо прошу я, не сводя глаз с моей сирены.
— Ты выпил, разозлился и заставил ее сесть в свою машину, после чего поехал, как гребаный идиот, через весь город и влетел в бок гребаного здания.
Весь воздух вырывается из моих легких.
— Я это сделал? — Слова звучат так тихо, что я не уверен, что она меня услышала, поэтому, когда она отвечает, я подпрыгиваю, как сопляк.
— Да.
— Почему? Я бы никогда не причинил ей вреда.
Кэлли насмехается, и это режет меня так глубоко, что я не уверен, что когда-нибудь от этого оправлюсь.
— Не так, Кэл. Никогда.
— А что, собственно, ты думал, произойдет, Нико? Все, что было между вами, было тщетным с самого начала. Всем было очевидно, что в конце концов ты причинишь ей боль.
Ее слова оборвались, когда я погрузился в свои мрачные мысли.
Неужели она права? Всегда ли все должно было закончиться именно так?
Нет.
Брианна никогда не должна была оказаться на больничной койке из-за меня.
Игры, в которые мы играли.
Это просто… игры.
Мы оба получаем от них удовольствие, как и друг от друга.
Если другие не понимают нашей динамики, это не значит, что она не работает для нас.
Не то чтобы есть мы.
В этом вся суть.
Никому из нас не нужны мы. Вот почему это так весело.
Не так ли?
— Что с ней не так? — спрашиваю я сквозь комок в горле.
Калли делает паузу, и я уверен, что это только для того, чтобы нагнетать напряжение, чтобы узел в моем животе затянулся до боли.
— Сотрясение мозга. В основном порезы и синяки.
— Но ее рука? — Мой взгляд падает на повязку и бинт, которые выбиваются из-под уродливого больничного халата, в которые мы оба одеты.
— У нее несколько сильных порезов на верхней части руки. Ей пришлось сделать операцию, чтобы удалить стекло.
— Черт.
— Ага. У нее до конца жизни останется напоминание о той ночи и о тебе. Молодец, старший брат. Надеюсь, ты, блядь, гордишься собой.
— Черт, — вздыхаю я, опуская голову на одну из рук, отказываясь отпускать Брианну, чтобы воспользоваться другой.
Боль и сожаление разливаются по моим венам, когда я крепче сжимаю руку Брианны.
Не знаю, сколько времени я просидел так, размышляя обо всех людях, которых подвел в последнее время, прежде чем в ухе раздался шорох.
— Ник? — произносит глубокий, знакомый голос.
Оглянувшись через плечо, я обнаруживаю, что половина комочка на походной кровати принадлежит моему лучшему другу.
Несмотря на то что в комнате царит полумрак — за исключением аварийного освещения и луны, просачивающейся сквозь щели в жалюзи, — его глаза расширяются при виде меня, и он резко вдыхает.
— Черт, ты выглядишь лучше.
— И чувствую себя лучше, — бормочу я, ненавидя горькое отторжение, которое захлестывает меня при осознании того, что он не посетил меня, чтобы увидеть это раньше.
Но это правильно. Брианна сейчас заслуживает их поддержки.
Не я. Засранец, из-за которого все это произошло.
— Уверен, что моя девочка порвет тебя на куски, когда проснется, чувак.
— Более чем пожалуйста, — говорю я со вздохом, когда он осторожно садится, не потревожив Джоди. — Я облажался.
— Да, чувак. Ты действительно облажался.
Вокруг нас воцаряется тишина, и я возвращаюсь к наблюдению за спящей Брианной.
— Она уже просыпалась?
— Не совсем, нет. Анестезия все еще действует. Врачи не беспокоятся.
— Хорошо. — Я так думаю.
Я снова провожу рукой по лицу, потирая шершавую челюсть.
— Мне жаль, — шепчу я, и моя грудь снова раскалывается на две части, когда эти слова слетают с моих губ.
— Тебе нужно говорить это не нам, чувак.
— Я знаю. Но, кажется, это самое подходящее место для начала.
— Нико? — раздается сонный голос.
— Да, Демон. Он здесь.
Я оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как она переворачивается.
Ее глаза сталкиваются с моими и сужаются от гнева.
— Я рада, что ты выжил, чтобы Брианна могла сама убить тебя, когда проснется, — прошипела она, злость сквозила в каждом слове.
— Прости меня, Джоди. Я никогда не хотел…
— Ты мог убить ее, Нико, — кричит она, поднимаясь на ноги и глядя на меня с чистой ненавистью. — Что она тебе сделала?
Мои губы дрогнули, чтобы ответить, но Джоди быстро прервала меня.
— Ничего, Нико. Ничего — это тот ответ, который ты ищешь.
— Ладно, детка, — успокаивает Тоби, вставая на ноги позади нее и
