из себя и опускаю сумку на пол.
Раздается гвалт, вопросы и возмущения. Все кричат, что это бред, мол, такого игрока как я, не могут вышвырнуть. Это шутка какая-то. Подняв руку, я отвечаю на все вопросы одной репликой:
— Это из-за отца. Он хочет, чтобы я перенял его бизнес…
— И не бегал с мячом, — тихо закончил за меня Орловский, прислонившись к стене и устало растирая лицо ладонью.
У него была точно такая же история, но его отец не жестокое чудовище, как мой. Сашка смог объяснить своему все. Тот согласился. Я часто вижу его отца на трибунах. Когда у Орловского старшего есть время, он не пропускает игры своего сына.
Мой же ни разу не был. Не в силу занятости, нет. Просто он не воспринимает баскетбол. Никак вообще, только если ради хобби побегать с мячом, убивая время. Пару часов в месяц желательно.
И ему плевать, что хороший игрок может прилично зарабатывать. Несерьезно для нашей фамилии.
— Ну пиздец, — констатирует Леха. — И ты так просто согласился?
— А у меня есть выбор?!
Все опять замолчали. И тут раздается короткий звук уведомления на моем телефоне. Пришло сообщение. Сообщение, которое сильно меняет мою жизнь, переворачивая все вверх тормашками. Пуская под откос.
— Это он, — сжимаю зубы, чтобы не разворотить телефон об стену от злости.
Открываю сообщение, хмурюсь, увидев прикрепленные файлы. Под ложечкой посасывает от нехорошего предчувствия, на сердце пронзительно тянет, словно мне не нужно это открывать. Но я открываю.
Несколько фотографий. На них моя Анна. Почти голая, не считая задранной на поясе юбки, распластанная на столе. Лица не видно, но я узнаю ее из тысячи. Я каждую родинку на ее теле целовал, каждый изгиб с закрытыми глазами узнаю. Это точно она.
Между ее ног стоит какой-то мужик, на атласном животе волосатая рука. Что, блядь, происходит?!
Меня начинает трясти от тупого чувства беспомощности. От ощущения огромный, разворачивающей внутренности, чтоб ее, беды. Как будто для меня конец света наступил. Все вмиг изменилось, потеряло краски. По голове словно тяжелым молотом ударили, а грудину разодрали острыми металлическими крючьями, выкорчевав окровавленное сердце.
Сука! Сука! Сука!
Исступленно замотав головой и заорав на всю раздевалку, я швыряю телефон об стену. Будучи не в себе, конечно. Состояние аффекта поглотило целиком. Я ничего не соображал в то кошмарное мгновение.
Тупой айфон даже не выключился. Упал на пол, продолжая показывать грязному миру мою Анну.
Стас с Сашкой машинально наклоняются, чтобы поднять его мне, ошарашенно глядя на мою вспышку отчаянного гнева. Переглядываются, увидев фото.
— Пиздеееец, — произнес Стас, уронив плечи. — А я в вас поверил… Вот же шалава…
Раненным зверем вскочив с места и завыв, я хватаю его за грудки и прижимаю к стене изо всех сил. Ко мне бросаются друзья, обхватывают мое тело. В который раз уже. Как умалишенный, я пинаю стену ногами, пока меня держит множество рук.
— Эй, ты че?!
— Яр, что происходит?!
— Ты чего?
Я остановился и замер, чувствуя, как мир под ногами рушится. Ссыпается в прах.
— Отпустите! — вырываюсь, чувствуя в себе бешеную аномальную силу. Отхожу ото всех спиной назад, пячусь спиной к выходу.
Наплевав на все свои вещи, хватаю только телефон и срываюсь с места, так, что ветер за ушами свистит.
— Давай за ним, он не в себе! — орет позади Орловский.
Меня прошибает истерика, я бегу и смеюсь. Похож на сумасшедшего. Ведь этот скрипучий смех не может быть настоящим. Пусть это все окажется выдумкой. В голове всю дорогу, что бегу к машине, бьется одна и та же мысль: хоть бы это было неправда!
Рывок двери, рычага управления, и вот послушная «Тесла» срывается с места с оглушительным визгом. С хмурого неба падают первые капли весеннего дождя, но я ничего не замечаю.
Разнести все в щепки. Уничтожить. Отомстить до густой багряной крови, чтобы он в ней захлебывался. Не отец он мне больше.
Я не хочу ему звонить, я хочу его глаза сучьи увидеть. Понять в них истину. Потому что пока не понимаю. Зачем? Неужели он в полной уверенности, что я — циничная сволочь, от просмотра этих фоток начну презирать свою любимую? Или он думает, я поверю в то, что она по своей воле лежит на этом чертовом столе?!
Трясущимися руками набираю ее номер, в надежде услышать, что все хорошо. Это просто шутка… Но ее телефон отключен.
Луплю кулаком по рулю в бессильной ненависти к человеку, именующемуся моим отцом. Обгоняю машины. Слышу позади себя гудки разозленных водителей, но не обращаю внимания. Высотка с офисами уже виднеется впереди. Размажу суку по асфальту… Кулаком выбью все зубы, заставлю харкаться кровью.
Меня пасет Сашкина «Вольво». Мчит за мной, нарушая все правила и охватывая все слова матного словаря в спину, как и я. Остановить хочет. Дурак.
Меня уже ничто не остановит. Я как огромный тяжеловоз, со свистом стирающий рельсы в крошку. Лечу навстречу неизвестности, но лечу уверенно, как никогда. Сегодня я хладнокровно отрекся от отца, перечеркивая все прошлое, настоящее и будущее.
Назад пути нет. Я сильнее жму на газ, отрываясь от погони.
Через минут пять влетаю на парковку, со скрежетом тормозя. Запах резины забивается в нос, едва выскакиваю из авто.
Огромный сюрприз ждет меня в дверях офисного центра. Меня не впускает охрана.
— Убери руки! Я — Корсаков! Его сын! — морщусь про себя, но называюсь так в последний раз, чтобы прорваться к нему. Но бесполезно.
— Ярослав Игоревич, мы знаем кто вы. Простите, ради Бога. Приказ. Ничего не можем поделать, — виновато извиняется один из них.
Спрятался, сука. Хочет, чтобы я остыл. Рассудил на холодную голову и с ним согласился в итоге.
Решительно разворачиваюсь и иду обратно к машине. Белый напыщенный «Мерс» стоит на положенном ему месте. Он точно там, сидит наверху будто царь, повелевая всеми и вся.
В моем багажнике удачно лежит домкрат. Я не из нежных, чтобы звонить по любой мелочи в сервис и ждать помощи на дороге, сложив ручки на коленях. Многое могу делать сам. По этой причине у меня куча полезного в машине.
Ухватив домкрат поудобнее и не обращая внимания на дождь, уже заливающийся за шиворот моей ветровки, замахиваюсь на его джип, с удовлетворением глядя на то, как на его любимой машине появляются вмятины и царапины. Со всей дури луплю по стеклам. Оно с грохотом рассыпается. Лобовое, боковые. Звук разбитого стекла как музыка для моих ушей. Бью, и бью, и бью. Как дождь бьет
