В какой-то миг они встретились глазами. Обменялись разными оттенками сумасшествия. И окунулись в безумие, соединившись в неистовом поцелуе. Казалось, ему нет конца… Но Элиза прервала его, тяжело вбирая воздух, и откинулась головой на плечо Роме, не переставшему двигаться внутри неё ни на мгновение. Рука девушки взметнулась вверх, и ладонь змеей оплела его горло, поднявшись к щеке. Она гладила его в бессознательности, прикрыв веки и сосредоточившись на поглотивших её ощущениях. Мужчина знал — разрядка близка. Поэтому немного продлил экстаз девушки, замедлившись. И теперь одаривая её лениво-чувственными толчками, попутно оставляя поцелуи на красивых плечах.
Элиза кончила скоро. Не сдержала громкого стона, в забытье вонзив ногти ему в руку, всё еще лежавшую внизу живота. Он позволил ей насладиться моментом. После чего опустил на постель и, натягивая покоящиеся на своем предплечье волосы, подарил ещё один яркий оргазм, на этот раз финишировав вместе с ней спустя какое-то время в привычном излюбленном темпе, впитывая её рваные вдохи-выдохи.
Девушка обессиленно рухнула на простыни, как только он перестал её держать. Испустила судорожный протяжный вздох и перевернулась на спину. Рома лег рядом, устроившись боком, и убрал беспорядочно рассыпавшиеся по лицу Элизы пряди. Она тут же повернулась к нему, обдав проясняющимся и посерьезневшим взглядом:
— Ты…черт… Я тебя ненавижу, Разумовский! Это что за власть над моим телом, Господи?!
— Всего лишь опыт, — хмыкнул, любуясь ею, такой утомленной, расслабленной и в то же время потрясенной.
— Как романтично. Хочешь сказать, что это стандартная процедура?
— Если ты имеешь в виду, одинаково ли со всеми хорошо, то — нет. Технически — быть может, одинаково.
— А не технически?
— Элиза, — он слегка приподнялся, согнув руку в локте и устраивая в ладони голову, — все люди одинаково вкусно готовят?
— Причем тут это? — фыркнула, виртуозно закатив глаза.
— Ответь.
— Ну, нет, не все.
— А почему? — принялся терпеливо объяснять. — Куча факторов. А ведь, по сути, делают одно и то же?
— Допустим.
— Так и здесь. Имеет значение — с кем, как и какой посыл ты вкладываешь в свои действия. Есть животный инстинкт, похоть. Есть пресное выполнение супружеских обязанностей. Есть романтические чувства, превращающие секс в занятие любовью.
— Ни одна твоя классификация нам не подходит, Роман Аристархович, — она скорчила ехидную мину.
Рома красноречиво прошелся ладонью по своей шее, привлекая её внимание к оставленному укусу. Взгляд девушки тут же вспыхнул ядерной смесью — искрами смеха, толикой сожаления и нереальной дерзостью.
— Хорошо-хорошо, я подумаю над первым видом…
Она неожиданно подалась вперед и поцеловала пострадавшее место.
— Может быть, я когда-нибудь исправлюсь. Но ты сам виноват.
— А я уверен, — мужчина не дал ей отстраниться, прижав к себе и заглядывая в невероятные темные глаза, — что ты не станешь исправляться, Покахонтас. И ходить мне вечно заклейменным.
— Ваше желание для меня — закон, дорогой муж.
Смеяться и целоваться — хорошая традиция.
А вот не воспользоваться душем после секса — это было чем-то новеньким.
Но они слишком быстро уснули, изнеможденные и удовлетворенные всем происходящим.
* * *
Рома неспешно вошел в небольшую раздевалку, пропахшую пылью и потом рабочих, снял свой пиджак с крючка и перекинул его через согнутую руку. Закатанные рукава рубашки, как и каску на голове, решил пока оставить. На улице пылала адская жара, привычная для середины августа. Повсюду стоял грохот эксплуатируемой тяжелой техники, крики прораба и шум сгружаемых материалов.
Разумовский встал ближе к выходу с территории и несколько минут молча следил за слаженным процессом подготовки к закладке фундамента. Теперь он мог позволить себе вздохнуть с облегчением — у него получилось запустить строительство, ранее замороженное в зародыше из-за приостановления разрешения. Произошел скандал, устроенный жителями элитного поселка, которые обратились в районный суд. Причина вызывала смех и не оставляла сомнений в том, что это очередные козни конкурентов. Точнее, одного конкретного конкурента, никак не способного признать поражение и жить в мире. Роме пришлось потратить немало времени и сил, чтобы опровергнуть необоснованные обвинения в близком расположении к остальным домам и предоставить ряд дополнительных документов.
Победа не вызывала радости, скорее — вкус оскомины и усталости. С каждым разом препятствия становятся изобретательнее и утомительнее. Жаль, что не все игроки умеют играть честно и достойно. Но сфера бизнеса никогда и не подразумевала чистоты намерений и кристальности методов борьбы.
Сняв каску, мужчина повесил её на один из острых кончиков ограждения и взмахнул ладонью, прощаясь с бригадой. Он успел подойти к своему спорткару, когда рядом затормозила машина специалиста технадзора, с которым завязался короткий разговор, задержавший его на несколько минут.
По пути в офис Рома вновь предался размышлениям о простое. И возможных убытках. Они не особо критичны, и, если постараться, можно еще уложиться в срок сдачи. Но общая нестабильная обстановка на рынке не позволяет расслабиться: это и неопределённая экономическая конъюнктура, и частое изменение законодательства, усложняющее оформление необходимых бумаг, и рост стоимости материалов, и еще куча иных факторов.
Мысли плавно перетекли от одной проблемы к другой. Но уже личной.
Руслан. Его поведение за прошедшие месяцы порождало неугасаемую тревогу: он закрылся в себе, не контактировал с внешним миром, отказывался от всевозможных предложений работы. Разумовского одолевало всё то же чувство беспомощности перед обстоятельствами, которое мужчина терпеть не мог. Оно претило. Выбивало из колеи. Заставляло зарываться в вину перед братом… И Евой, каждый раз смотрящей на него с отчаянной надеждой и верой в то, что ему-то точно по плечу вразумить младшего отпрыска.
Увы, нет. Он не всесилен. Пусть и очень старается.
Как обычно, все лишние нити стирались во время рабочего процесса, когда Рома с головой погружался в таблицы, графики, диаграммы и технические отчеты. Меньше всего его интересовал лишь отдел продаж, тесно связанный с PR-отделом. Эту часть с удовольствием мониторил сын Гордеева, неплохо справляясь с растущим спросом на далеко не дешевую жилплощадь.
— О, великий Тот, ты же не мог забыть о сегодняшнем вечере? — раздалось в трубке с раболепием, когда мужчина принял входящий звонок. — Почтишь ли ты нас своим божественным присутствием, мой господин?
— Элиза, — он иронично усмехнулся, глянув на запястье, где часы показывали начало седьмого, — я же тебе сказал, что подъеду к восьми. Ничего не изменилось.
Ответом ему служило демонстративное игривое фырканье, после чего послышись гудки. Она сказала всё, что хотела, и просто сбросила.
Ему оставалось только улыбнуться и вернуться к прерванному занятию.
К обещанному времени Разумовский прибыл в дом Мамиконянов, где за столом уже собрались самые близкие родственники, чтобы отметить день рождения его тещи. Рома вписался в обстановку молчаливой наблюдающей тенью, удивленно взирающей на собственного брата. Руслан ожил. И, судя по красноречивым взглядам, которыми они с Евой периодически обменивались, между ними всё наладилось.
Это хрупкое облегчение стало для мужчины своего рода передышкой. Разом ослабла тревога, притупилось чувство вины, уступив робкому счастью.
Разумовский из вежливости дослушал рассказ Спартака Арсеновича о причинах переезда в Москву. Будучи знакомым с этой историей, Рома позволил себе отвлечься на Элизу, весело обслуживающую всех собравшихся — кофе, чай, освежить тарелку и многое другое. А рядом привычно маячила Лилит, украдкой ловя его интерес к собственной жене и загадочно-понимающе улыбаясь.
А потом он ушел на балкон. Курить. Курить и думать.
Но почти сразу следом за ним в тесное помещение вошел Руслан, вынуждая мужчину сделать шаг в сторону, высвобождая пространство для второго посетителя.
