Так кем же я буду, если стану одним из них? Мужчиной, который предаст и бросит вместо того, чтобы поддержать, оставаться сильным и быть рядом? Нет, такого я допустить не могу.
– Что случилось, Никита? – Кровь отливает от ее лица, стакан дрожит в руке.
И снова я вижу в ее взгляде ту растерянную перепуганную девчонку, на плечи которой свалилась вся тяжесть мира. Мне не довелось узнать ее такой, я всегда помнил маму сильной и смелой, но теперь, когда сам повзрослел, мне открывается гораздо больше.
– Все хорошо. – Честно говорю я. – Давай ключи, я поведу.
Мама таращится на меня, все еще чувствуя подвох. Но, спустя мгновение, все-таки достает из кармана ключи и протягивает мне.
– Никит, ты же еще права не п…
Она застывает в растерянности, когда я нежно беру ее под руку.
– Хочешь, поедим в кафе сегодня? – Предлагаю я, подведя ее к автомобилю.
– Что-то в школе случилось? – Тихо произносит она. – Ты опять подрался с кем-то?
Я открываю ей пассажирскую дверь:
– Прошу.
– Никита, не пугай меня. – Пищит она. Садится в машину и жалобно смотрит на меня. – Скажи, что происходит?
– Твой сын встречает тебя после работы, чтобы отвезти домой. Что тут необычного?
– Всё. – Выдыхает мама.
– Пей свой раф и наслаждайся дорогой. – С улыбкой говорю я.
Сажусь за руль и трогаю автомобиль с места.
– Никитка… – Она продолжает искать ответы на свои вопросы на моем лице.
– Мам, да все хорошо.
– Ты был в школе?
– Да.
Она шумно тянет носом воздух, до напитка в стакане ей и дела нет. Мама никак не может расслабиться.
– Я поняла. – Вдруг хрипло произносит она.
Я чувствую на себе ее встревоженный взгляд.
– Что именно?
– Он тебе все сказал, да?
Мне становится труднее дышать.
– Кто? Фельдман? – От этого имени у меня вяжет на языке.
– Значит, сказал. – Обреченно вздыхает мама. – Вот скотина.
– Тут я согласен. – Хмыкаю я, направляя автомобиль через центр.
– Он просил, чтобы я сама рассказала! Предупреждал, что молчать не будет! Конечно! Теперь-то можно – когда не нужно вставать ночью к младенцу, менять подгузники и пеленки, когда не нужно ходить с ним на больничный с простудами и возить на секции! Теперь, когда все в прошлом, и этому козлу не светит уголовка за растление!
– Мам, пей кофе. – Я осторожно касаюсь ее ладони, сжимаю и отпускаю.
– Ты что, и его избил? – Пораженно выдает она.
– Его? – Усмехаюсь я. Поворачиваюсь и бросаю на нее удивленный взгляд: неужели, мама, и правда, так думает обо мне? – Я его и пальцем не тронул.
– Тогда почему ты такой?
– Какой «такой»?
– Спокойный!
Я снова вспоминаю, как выпускал пар, пиная камни на берегу, и просто пожимаю плечами.
– А каким мне еще быть?
– Ну… ты узнал, кто твой отец. Я думала, ты будешь меня ненавидеть!
– За что? – Теперь я реально удивлен.
– Не знаю. – Мама пожимает плечами. – За все.
– Разве это отец? – Качаю головой я. – Так, донор биологического материала. Мне ни жарко, ни холодно от того, что я узнал о нем. Общаться с Фельдманом я не собираюсь, слушаться его, как он того хочет – тем более.
Я слышу всхлип, поворачиваюсь и вижу, что она плачет.
– Мам, ты чего? – Трогаю ее за руку.
– Ничего. – Она принимается быстро стирать слезы со щек. – Я не хотела. Не хотела, чтобы он знал. Если бы не та драка, мне бы не пришлось ему говорить.
– То есть, он не знал, что у него есть сын?
– И да, и нет. – Задыхаясь от подступающих рыданий, произносит мама. – Я… училась в одиннадцатом классе, а он только пришел после института. Преподавал у нас историю. Мы… мы встречались четыре месяца, а перед выпускными экзаменами я узнала, что беременна. Олег попросил меня молчать, чтобы его не посадили и не уволили, а потом просто перестал отвечать на мои звонки и общаться. Не знаю, может, он думал, что моя беременность сама рассосется, но мы больше не виделись. Не искали друг друга. А я любила его. Долго еще любила. Для меня… для меня это было самым большим предательством в моей жизни. Я даже на родителей, которые выгнали из дома, так не обижалась, как на него!
Мои пальцы изо всех сил сжимают руль, зубы скрипят, когда стискиваю челюсти, но больше всего я сейчас хочу успокоить ее, поэтому делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.
– Тебе не нужно сейчас из-за этого расстраиваться. Все позади, мам. Ничего не изменилось из-за того, что я узнал о нем.
– Ну, конечно! – Восклицает она, размазывая по лицу слезы. – Он теперь не оставит нас в покое! Тебя не оставит! Ему сорок три, и он до сих пор не женат, кроме директорства своего так ничего и не добился, а тут взрослый сын! Решил, наверное, что достаточно пары подачек, и вот у тебя уже есть семья!
– Мам, позволь мне самому разобраться с этим, ладно? – Пытаясь оставаться спокойным, говорю я.
– Никита, я не хочу. – Тихо выдыхает она. – Не хочу, чтобы ты тоже поверил ему, купился на его сладкие речи. Он тебя тоже бросит! Как и меня…
– Ой, да на черта он мне? – Смеюсь я. – Прошли те времена, когда я нуждался в отцовской поддержке. Последние годы я думал только об одном – чтобы никогда не стать таким, как мой невидимка-папаша, который растворился в пространстве после зачатия и больше никогда не появлялся в моей жизни!
– Правда? – Мама с интересом смотрит на меня.
– Не бойся. Я не подпущу его к нам близко.
– Прости меня. – Вдруг говорит она.
– За что? За то, что была молодой и позволила взрослому парню себя обмануть?
– Когда же ты успел повзрослеть, Никита? – Вместо ответа спрашивает мама.
– Пусть радуется, что я ему рожу не начистил за то, как он поступил с тобой! А если попробует тебя обидеть, точно начищу. Какая там, кстати, давность у таких преступлений?
– Не знаю. Я его давно уже простила. – Задумчиво отвечает мама и делает глоток кофе.
– Я не такой добрый, как ты. – Улыбаюсь я.
– Добрый. – Говорит она.
– Так где ты хочешь поужинать?
– Дома.
– Тогда нужно сделать это побыстрее, у меня сегодня есть еще одно важное дело.
– Какое?
– Нужно найти кое-кого.
АЛЕНА
– Алешкин! Ты уже дома? – Звонок тети Марины застает меня за уборкой в гостиной.
Занимаясь домашними делами, я пытаюсь успокоить нервы, чтобы не думать постоянно о том, почему так долго нет вестей от отца.
– Дома. – Отвечаю я.
– Зайдешь ко мне, котик? – Спрашивает она. И, не дожидаясь ответа, благодарит. – Отлично, спасибо. Ставлю чайник!
Вызов обрывается, и я несколько секунд туплю, глядя на телефон.
«Что это было?»
Мама Никиты зачем-то хочет видеть меня. В прошлый раз она приходила сама, а теперь зовет к себе. Уж не затем ли, чтобы я поговорила с ее сыном? Хотя, зная Высоцкого – вряд ли он посвящает мать в свои дела. И все равно столкнуться там с ним мне не хочется.
Закрыв дом на ключ, я спускаюсь по тропинке вниз – к дому Высоцких. Машинально проверяю, не горит ли в Берлоге свет, но, похоже, внутри никого нет: темно, и дверь закрыта. Возможно, нам уже пора возвращаться к репетициям, но первой я этот вопрос поднимать не хочу.
– Алешка, это ты? – Спрашивает тетя Марина, когда я захожу к Высоцким.
– Ага. – Отвечаю, снимая обувь.
Она выглядывает из кухни, осматривает меня сверху вниз. Пристально.
– Проходи. – Подзывает жестом и скрывается внутри.
Должна отметить, выглядит женщина неважно. Красное лицо, растрепанные волосы – как будто ревела.
– Ну, как дела? – Интересуется она, едва я вхожу на кухню. – Как ты? Никита рассказал про смерть той девочки. Вы же с ней дружили, да?
– Да. – Киваю я, вновь ощущая ком, вставший в горле. – Ксюша была с нами, когда вы нас подвозили на вечеринку.
– Ах, это она… – Тетя Марина разливает чай по чашкам. – Такая чудесная, милая девчушка. Очень, очень жаль. Я всегда боялась, что дам недостаточно внимания и любви Никитке, и ему в голову может прийти что-то подобное. Детям все время кажется, что взрослым на них плевать… – Она ставит чашки на стол и поднимает на меня усталый взгляд. – Как ты вообще переживаешь это?
– Непросто. – Признаюсь я, натягивая рукава толстовки на пальцы. Мне больно говорить на эту тему. – Нам с Таей никак не удается избавиться от чувства вины за то, что мы недостаточно поддерживали ее в трудные дни. Наверное, это теперь навсегда с нами.
– Не вините себя. Не нужно. – Вздыхает тетя Марина. – Несчастная любовь всегда лишь одна из причин. Подростки воспринимают жизнь очень остро. Думаю, у этой девочки и дома было не все гладко. Может, родители не давали ей
