Я затаскиваю ее в дом, и меня пронизывает жар.
— Я все починю, — поспешно говорю я. — Но для этого мне потребуется некоторое время.
Кейси снова прижимается ко мне, глядя на меня безумными глазами.
— Знаю, ты сказал…
— Похер на то, что я сказал, — рычу я, притянув ее к своей груди, отчаянно нуждаясь в этой связи.
— О, слава Богу! — Кейси прижимается ко мне, и я отворачиваюсь от повеявшего снаружи холода. Она обхватывает меня за шею. — И что теперь?
Мое сердце колотится, пальцами впиваются ей в спину. Я целую Кейси, мой язык скользит по ее языку. Вот что будет дальше. Нам не нужны слова. Я тащу ее к своей кровати, запираю дверь и кладу Кейси на кровать. Она смеется мне в губы, пока я стягиваю с себя треники, а с нее леггинсы. Она сбрасывает свою кофту, ну, и мою.
— Ты взяла мою рубашку?
Она ухмыляется.
— Я еще украла пару треников и фланель.
— Ты маленькая воришка.
— Нет, это ты, — шепчет Кейси и, расстегнув лифчик, отбрасывает его в сторону. — Ты украл мое сердце.
— Тогда мы квиты, потому что ты держишь в плену мое.
Я беру в руку свой член и скольжу им по ее клитору.
Член касается заветного колечка, и Кейси стонет, опалив дыханием мое лицо.
— Я скучала по тебе.
Я скольжу в ней, вхожу и выхожу, идеальный ритм, заданный нашей бешеной потребностью друг в друге.
Закрыв глаза, Кейси откидывает голову на подушку, и ее дыхание сбивается.
— Я люблю тебя, Бэррон.
Это такое переполняющее чувство — снова слышать эти слова и знать, что они имеют гораздо больший вес, чем, когда я впервые услышал их от девушки.
Внутри меня нарастает давление, и мы вместе, медленно, достигаем пика. Все еще нависая над ней, я заправляю ей за ухо прядь волос, целую в лоб, бормочу «Я люблю тебя», и это чистая правда. Не знаю, как это случилось и почему так быстро, но я влюбился.
— Во сколько встают девочки? — спрашивает Кейси, расхаживая по кухне с чашкой кофе в руке.
— Скоро, — ухмыляюсь я, зная, почему она спрашивает. — Ты можешь пойти и разбудить их. Уверена, они будут рады тебя видеть.
Она устремляет свой взгляд на меня.
— О, слава Богу.
Вздыхает Кейси, ставя свою чашку на стол.
Она бросается за угол и бежит по коридору. Не проходит и тридцати секунд, как я слышу крики девочек:
— Кейси!
Сев первой выходит из их комнаты, улыбаясь, с одеялом в одной руке и книгой заклинаний в другой. Бросив и то, и другое на диван, она забирается ко мне на колени.
— Привет, малышка, — шепчу я, целуя Сев в лоб.
— У меня от них голова болит, — говорит она мне, закатывая глаза.
— Ты рада, что Кейси вернулась?
Сев поднимает взгляд на меня, ее улыбка становится немного ярче.
— Мне нравится моя мама.
Я ее не поправляю. Знаю, что должен, но единственное, что крутится у меня в голове, это «мне тоже, малышка». Мне тоже.
38
Я… обрела покой.
КЕЙСИ
Моё празднование Нового года — это всегда шикарные вечеринки, неудобные платья, от которых везде чешется, и никаких поцелуев в полночь. Я беру свои слова обратно. Когда мне было семнадцать, в канун Нового года меня поцеловала девушка. На ней не было вишневой помады, и мне это не понравилось. Кэти Перри была не права.
Но в этот Новый год я смотрю на костер высотой в пятьдесят футов, ем свой первый в жизни смор (прим. пер. Традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере в Северной Америке, Мексике и других странах, состоящий из поджаренных зефирок и плитки шоколада, зажатых между двумя «грэм — крекерами» таким образом, что горячий зефир плавит шоколад прежде, чем застыть, и склеивает крекеры) и пью виски из туристической кружки «Yeti», одетая во фланелевую рубашку. Как по мне, это совершенство.
Морган с Лилиан сидят на крышке багажника фургона, пьют текилу из фляжки и целуются. Приятно видеть, как она с ним счастлива.
Когда играет музыка в стиле кантри, а девочки танцуют, держа в руках бенгальские огни, я прислоняюсь к Бэррону, который сидит рядом со мной на импровизированной скамейке из пня. От него пахнет дымом и кожей, а у его поцелуев вкус воспоминаний. Я опускаю взгляд на свою чашку.
— Туристические чашки «Yeti» как будто несокрушимые. Охренительно крутые. Думаю, если кто-то в меня выстрелит, а я могу поднять эту чашку и отбить эту фигню. Все бы удивились: «Ого, да она Чудо-женщина. Какого хрена? А я бы сказала: «Нет, это моя «Yeti»».
Плечи Бэррона трясутся от смеха, и он прижимает меня к себе.
— Я рад, что ты вернулась.
— Скучал по мне?
— Скучал.
Он отодвигается, потянувшись, чтобы поправить на Кэмдин шапку, которая все время падает у нее с головы. Мне нравится, что независимо от того, что происходит, он всегда сосредоточен на девочках. Всегда в курсе их дел.
Я сжимаю его руку, не желая оставлять между нами пустое пространство.
— Возможно, я скучала по тебе больше.
Бэррон с улыбкой отстраняется, на его лице читается надежда.
— Значит ли это, что ты остаешься?
Я даже не знаю, как ответить.
Мой взгляд скользит по окутанному дымом снежному полю. Над водой белеет Луна, ветер, как обычно, хлещет нас по лицу, но тот, кто ждет моих слов, сияет ярче рассыпанных над нами звезд. Повернувшись к нему, я провожу пальцам по его лицу, подбородку, красиво очерченным скулам и улыбаюсь. Бэррон внимательно смотрит на меня, не понимая, что означает мое возвращение. Мы еще об этом не говорили.
— Думаю, что новый год заслуживает нового начала. И я хочу любить тебя всеми возможными способами, для которых ты считал себя недостаточно хорошим. Потому что ты идеальный.
Бэррон сглатывает, заглядывая мне в глаза, его голос нежный, как и прикосновение его руки к моей ладони. Он выглядит иначе, чем в тот день, когда я уехала. Я не могу это объяснить, но это оно. Счастье. Когда Бэррон на меня смотрит, я чувствую себя красивой и… идеальной. Наклонившись, он обдает дыханием мое лицо и говорит:
— Ты уже это сделала своим возвращением.
Кэмдин и Сев отвлекают нас бенгальскими огнями.
— Сев, — стонет Бэррон. — Не направляй их на сестру.
Нам уже не первый раз приходится ее об этом просить. Удивительно, что никто еще не обжегся.
Пока Морган запускает фейерверк, Бэррон прижимает меня к своей груди.
— Если ты сейчас останешься, я когда-нибудь на тебе женюсь.
Я нежно улыбаюсь, глядя на него.
— Если я останусь, то хочу от тебя еще детей.
Интересно, поймет ли он, к чему я сказала «еще детей»? Его губы кривятся в улыбке, он переводит взгляд на девочек, а потом снова на меня.
— Сев очень хочет братика.
— Да. Я недавно была в ванной, и Сев попросила меня пописать.
Бэррон смеется.
— Господи Иисусе.
— Думаю, на этот раз он может вполне одобрить наши планы, — подмигнув ему, говорю я.
И впервые меня целует в полночь ковбой, который помог мне найти свое место в жизни.
— Почему вы не можете просто сказать: «С Новым годом», как все нормальные люди?
— Это традиция, — говорят мне.
Традиция, блин. Я нервно кусаю губу. Они хотят, чтобы я прыгнула голой в замерзший пруд.
— Не могу поверить, что я вообще это обсуждаю. Я не люблю холод, — я бросаю взгляд на воду. — Я терпела его с тех пор, как оказалась здесь, но я теплолюбивая девушка. Я не полезу в этот пруд голой ради удачного года. Кольца у меня в сосках примерзнут к сиськам.
— Я знал, что у тебя пирсинг сосков, — Морган, улыбаясь, поднимает голову, на нем все еще его ковбойская шляпа, но он полностью голый.
Я не смотрела. Клянусь. Не верите?
