— Тот факт, что в моем грузовике оказалось мало бензина, вовсе не значит, что я был не готов, — говорю я, пытаясь погладить ее по спине.
Кейси отталкивает мою руку.
— Прекрати меня трогать. Я пытаюсь вытолкнуть из себя твоего ребенка.
Склонив голову вперед, она смотрит на доктора серьезным, но испуганным взглядом.
— Мне очень жаль, что у меня там вагаджунгли. Я больше не могу видеть, что там внизу, и мой муж не говорил мне, что там все запущено.
Она бросает на меня гневный взгляд, а доктор смеется.
— Почему это я злодей? Я пытался быть милым.
— Мило — это одно, — я получаю еще один гневный взгляд. — А не говорить мне, какой огромной стала моя задница, это совсем другое.
— Кейси, мне нужно, чтобы ты тужилась, — говорит ей доктор, вероятно, надеясь, что она его послушает.
— Я не могу быть здесь, — стонет Сев, вставая со своего места после того, как мы сказали ей, что нет, ей нельзя забрать с собой плаценту.
К счастью, Лилиан выпроваживает девочек из палаты, потому что именно тогда меня осеняет, что им тут не место. Так я остаюсь один на один с моей очень напуганной женой, которая собирается рожать в первый раз. Я не могу винить ее за то, что она боится. Когда на свет появилась Кэмдин, я упал в обморок, и здорово напился в тот день, когда родилась Сев.
Кейси начинает плакать, и я хватаю ее за руку.
— Давай, милая. Ты должна тужиться.
Кейси смотрит на меня.
— Хорошо.
Пять минут спустя на свет появляется наш третий ребенок. И когда я смотрю на Кейси, то вижу день, когда мы встретились. Только мы, только начало, и это то, чем кажется вечность.
40
Он самый милый на свете.
КЕЙСИ
Я мало что помню о родах. Когда отошли воды, я так перепугалась, что как только мне предложили обезболивающие, я протянула руку и сказала: «Делай мне укол, сука». С обезболивающим вытащить семифунтового ребенка из моего влагалища казалось гораздо реальнее. Я помню, как Сев спросила, может ли она посмотреть, как выглядит плацента. А Кэмдин постоянно спрашивала, все ли со мной в порядке. И я помню момент, когда мой малыш сделал свой первый вдох.
Мальчик. Я стала мамой этого прекрасного мальчика.
Помню, я где-то читала, что, когда у матери рождается девочка, это потому, что ей нужно созреть. Когда у нее рождается мальчик, ей нужно испытать настоящую любовь.
Я думаю, это правильно, что у меня есть сын, потому что, не уверена, что когда-либо испытывала такую любовь. По крайней мере, не от своей матери. Но моим детям никогда не придется сомневаться в моей любви.
— Я так его люблю, Бэррон, — плачу я, прижимая к груди нашего сына. Нашего очень рассерженного и орущего сына, который весь покрыт… не хочу знать, чем, но я его держу. Так же, как Бэррон держит девочек. Так, как мать должна держать своих детей. — Я так, так сильно его люблю.
— Ты молодец, дорогая, — говорит Бэррон, касаясь головы нашего сына, а затем целует меня в лоб.
— Как мы его назовем?
Я улыбаюсь сквозь слезы.
— Остин.
— Звучит идеально.
Это идеально.
В тебе я нашла себя.
41
Я не плачу, плачешь ты!
БЭРРОН
Сын. У меня есть сын. Маленький мальчик, который будет носить фамилию Грейди.
Мой отец смотрит на ледащего у меня в руках мальчика.
— Он похож на тебя.
Я борюсь со слезами и киваю, не в силах дать ему какой-либо ответ. Я боюсь, что если это сделаю, то мой голос будет дрожать, и слова потеряют нужную уверенность.
Морган забирает у меня младенца, улыбаясь своему племяннику.
— Извини, малыш, но ранчо принадлежит мне, а Кэмдин — мой второй помощник. Но я введу тебя в курс семейного дела.
Я качаю головой от того, что он рассказывает все это новорожденному, но это Морган. Излагай факты сразу.
В комнату входит Лилиан, Сев висит у нее на бедре. Сев смотрит на Остина, потом на Кейси.
— Это вылезло у тебя из живота? — спрашивает она, от части с отвращением, от части с любопытством.
Кейси кивает, поглаживая спину сидящей рядом с ней Кэмдин, которая помогает ей решить, во что одеть Остина.
Сев разглядывает Остина, пока тот извивается в объятиях Моргана. Малыш издает недовольный вопль, и она недовольно зыркает на меня, прикрыв уши. Мы все смеемся, потому что никогда не знаешь, о чем думает Сев.
Кейси сажает обеих девочек к себе на кровать и спрашивает, какое второе имя выбрать Остину.
— Мы можем выбрать? — спрашивает Кэмдин.
Сев говорит первой.
— Дэмиен.
Я распахиваю глаза. Дэмиен? Черт. Насколько темна ее душа?
— Нет, это тупо, — закатив глаза, говорит ей Кэмдин.
— Нет, не тупо, — толкает ее Сев. — Это ты тупая. Мне нравится это имя.
— Как насчет Кристофера. Остин Кристофер звучит как имя прекрасного принца.
Сев слезает с кровати и подходит ко мне.
— У меня от них голова болит. Я хочу есть.
Я поднимаю ее на руки.
— Ладно, пойдем совершим набег на торговые автоматы.
Прежде чем уйти, я бросаю последний взгляд на Кейси, которая держит Остина на руках.
Я думаю о том моменте, когда сказал Кейси «да». Девушке, что носит мое кольцо. В ней пять футов десять дюймов безумия лесного пожара, и она делает пламя красивым. Она не оставит меня, потому что этот городок для нее слишком мал. Ей нравится, что у нас на переднем дворе живут козы, а на прошлой неделе Кэмдин привела в дом лошадь. Ее не беспокоит, что, когда дует ветер, в нашей гостиной пахнет коровьим дерьмом. Ее не волнует, что я встаю до восхода солнца и возвращаюсь после наступления темноты.
Ей… нужна эта жизнь.
Нужны мы.
Взгляните, как она держит на руках нашего новорожденного сына и девочек. Вот это жена. Вот как должна выглядеть любовь.
Я не могу сказать вам, как устроен брак. Но я могу сказать, что любить женщину — это искусство, которое заставляет даже художника усомниться в том, мука это или вдохновение. Чтобы дать мне это почувствовать, Кейси достаточно просто дышать.
Выйдя из палаты, Сев достает из кармана сложенный лист бумаги.
— Я нарисовала это для тебя.
Я беру в руки листок и разворачиваю его. Ее навыки рисования улучшились, но я по-прежнему не могу расшифровать рисунок.
— Что это?
— Мамины вагаджунгли.
Хмыкнув, я разворачиваю его в сторону и прищурившись гляжу на черно-фиолетовые каракули.
— Очень похоже, малышка.
42
Я была создана для этой жизни.
КЕЙСИ
2 года спустя
Тот, кто сказал, что нельзя превратить шлюху в домохозяйку, должен передо мной извиниться. Ха. Шучу. Я никогда не была шлюхой, но если честно, то я со всей серьезностью отношусь к тому, чтобы быть женой владельца ранчо и мамой.
Меня манит все, что связано с Техасом. Мне нравится даже ветер. Я могла бы обойтись без запаха коровьего дерьма, но это напоминание о том, что теперь это мой дом. Я воспитываю здесь свою семью и не хотела бы, чтобы было иначе.
Кстати о коровьем дерьме, мой бедный маленький мальчик теперь хорошо знает, что нельзя играть с кучами вонючих какашек.
— Фу, — поглядев на свои руки, говорит он.
— Я же сказала тебе не трогать это, — напоминаю ему я, и он тут же бросает какашки на стену ванной.
Чертовы малыши. Ему только исполнилось два, и Бишоп каждый день говорит мне, что Остин — вылитый Бэррон в детстве. Я ни на секунду в этом не сомневаюсь.
— Дедушка Джонни здесь! — объявляет Кэмдин, выглянув из-за угла и увидев, как его грузовик выруливает к подъездной дорожке.
