растерянную и беспомощную, спрятавшуюся в своём горе, превратившуюся в ребёнка. Я хочу её обнять – столько лет об этом мечтаю, – но она агрессивна, если прикоснуться хоть пальцем. Сенсорная память – её главный враг, он не даёт ей выбраться из пучины безумия.
– Вот, смотрите, – указываю рукой на окошко, Юрий Дмитриевич припадает к нему, внимательно смотрит внутрь. – Это был Дима, он её увёз. Я готова дать любые показания. Снова. Поднимите старое дело, там много интересного.
Воцаряется гнетущая тишина, и я слышу только стук своего сердца и звуки тяжёлого дыхания следователя. Он смотрит на Катю бесконечно долго. Прохаживаясь по коридору, измеряю его нервными шагами, и белый лихорадочный свет больно бьёт по глазам.
– На Алиева в этом контексте ничего нет, – Юрий Дмитриевич вырастает рядом, снова пугает меня почти до вскрика.
– Но есть на Диму. Пусть хотя бы он ответит.
– Вы, Тина Романовна, отчаянная женщина, – говорит с каким-то потаённым восхищением. – Давно таких не встречал.
– Сделаю вид, что ничего не слышала, – устало улыбаюсь и подхожу к окошку.
Там моя Катя и её деревянные домики. Она напевает что-то неразборчивое, смотрит на дверь, но я не вижу в этой тени моей подруги, и во взгляде её – пустота. Но и бросить её не могу. Знаю, что за слоями безумия живёт моя Катя, пусть и спрятанная глубоко-глубоко.
Тут не помогут тебе, милая, не вылечат. Сколько бы денег я не вливала в твоё лечение, лучше ведь не становится. Это всё самообман.
Но я увезу тебя отсюда. Туда, где хочется дышать полной грудью, где по тихой глади озера мерно плавают лебеди и даже воздух другой, сладкий и чистый. Там ты будешь свободна и счастлива. Подожди немного, милая, просто подожди.
Меня закручивает в водовороте юридических процедур. Я разрываюсь между больницей, в которой ворчит и лечится Кирилл, клиникой отца, кабинетом следователя, психиатричкой Кати и своими переводами. Я снова возвращаюсь к работе, потому что не хочу терять квалификацию, забывать о том, что мне действительно интересно. А ещё я решила выучить японский и корейский – пригодится. По сути, мне просто нужно забить хоть чем-то редкие паузы в этом бесконечном апокалипсисе.
К Кириллу тоже приходят люди в погонах. Бесконечно опрашивают, берут показания, уходят, пожелав скорейшего выздоровления, и снова наутро возвращаются. Машина правосудия завертелась в полную мощь, её не остановить.
– Пока я тут, я в безопасности, – говорит однажды Кирилл, сжимая крепко мою руку. – Стоит только выйти, начнётся полная задница.
– Тебя арестуют?
– Почему нет? Они могут, – Кирилл кажется безучастным к этой своей участи, а мне страшно становится. – В конце концов, я покалечил Алиева, он ссытся под себя и слепнет. Прикинь, за эту сволочь, который пришёл с целой армией в мой дом, мне могу впаять срок.
Наверное, я очень бледная, потому что Кирилл тянет меня на себя, укладывает рядом и сгребает в охапку.
– Ты уедешь со мной?
Теряю дар речи, пытаюсь в глаза ему заглянуть, но Кирилл делает всё, чтобы у меня ничего не вышло.
– В смысле? – спрашиваю глухо, меня душат крепкие объятия Кирилла, и только его запахом могу дышать.
– Далеко-далеко? На райские острова? Поехали? Хоть прямо сейчас…
– Ты шутишь?
– Такими вещами разве шутят? Я… честно, Тина, я так заебался от всей этой крови и от наследия своего отца, – скрипучий голос бьёт по нервам, заставляет моё горло сжаться спазмом. – Ведь я не жил никогда, веришь? Только соответствовать пытался, вывозил на себе гордое звание наследника Олега Раевского. А зачем? Чтобы покойник не расстроился? Так нет его, растворился, исчез. А я всё пыжусь, пытаюсь.
– А как твой брат? Захар?
– Он уже не маленький. Не пропадёт, да и бизнес его весь целиком легальный, на нём не лежит печать кровавого Раевского. Разберётся.
Кирилл так долго говорит, что в итоге устаёт и снова засыпает, но вдруг распахивает глаза и смотрит на меня в упор и осмысленно.
– Уедем, а? Просто сбежим?
– Да как мы сможем? Тут следователи рыщут, всё слишком серьёзно…
– Тина, не бери в голову. Я всё устрою. Просто реши для себя, хочешь ли ты быть со мной, хочешь ли начать новую жизнь?
– С тобой?
– А хотя бы сама по себе… я могу устроить тебе новые документы, в которых не будет моей фамилии и печати. Уедешь в Европу, одна. Просто скажи, чего ты хочешь?
В груди что-то ноет.
Ведь тут вся моя жизнь, мой дом, папа, который борется за свою жизнь и у него даже получается. Буквально вчера я лично, без всяких посредников, связалась с другой немецкой клиникой, отправила туда сканы всех документов отца, а уже сегодня мне ответили, что будут рады видеть его у себя и даже смогут ему помочь. Ещё я договорилась со швейцарской клиникой, где занимаются самыми тяжёлыми случаями психических расстройств. Я почти определила туда Катю – во всяком случае, деньги за первый год пребывания перевела до копейки.
Что меня держит здесь? Есть ли хоть одна причина, чтобы оставаться в этом хмуром дождливом городе, в котором солнце светит, дай бог если десять дней в году? В городе, в котором слишком много крови и дурной памяти.
– Я подумаю, – говорю, зная, что соглашусь. Просто мне вдруг хочется помучить Кирилла. А что? Мужчинам полезно.
Но надолго меня не хватает. Кириллу легче, он почти здоров, и я обнимаю его крепко, целую в шею, слизываю его вкус. Мой муж пахнет океаном, кровью и металлом.
– Я согласна, – шепчу куда-то в ключицу, а широкие ладони оказываются на моей талии.
– Это надо отметить.
В тёмных глазах зажигаются порочные огоньки. Они горят только для меня, и упругая твёрдость его возбуждения упирается в моё бедро. Таю. Растекаюсь лужей, слишком соскучившись за нашей близостью. Моё тело плавится воском под жёсткими прикосновениями, отвечает. Прогибаюсь в пояснице, жадно ловлю поцелуи, жарко отвечаю на каждый. Наши языки сплетаются в диком танце, а мне мало всего этого, хочется больше и больше.
– Я хочу тебя, – Кирилл с нажимом проводит руками по моим рёбрам, стягивает футболку через голову. Я упираюсь ладонями в его голые плечи, глажу мелкие шрамы, ни на миг не забывая о россыпи крупных на его спине.
– У наших детей не будет таких отметок, – прикусываю нижнюю губу Кирилла, втягиваю её, облизываю и обвожу языком по контуру. – Сладкий…
– У наших детей, – эхом отзывается Кирилл и сминает меня, словно куклу, почти ломает все мои кости, но иначе выражать счастье этот невозможный мужик не умеет. – Сначала родишь мне мальчика,
