не говори, – приказываю и делаю глоток своего кофе, чёрного, крепкого и горького. – Я просто уезжаю. Тебе давно не нужна нянька. Справитесь.
Вскоре нужный человек привозит новые документы. Я снова нарушаю закон, но оно того стоит.
Начать жизнь с чистого листа? Почему бы и нет.
Тина.
В уютной гостинице на окраине маленького немецкого городка, будто сошедшего с пасторальной картинки из журнала о путешествиях, подают отличный плотный завтрак. Есть мне не хочется, но вторые сутки без сна и отдыха, а ещё без нормальной пищи, сказались – меня вырубает на ходу и нужно хоть немного подкрепиться, чтобы двигаться по жизни дальше.
Я ставлю на поднос тарелку с овсяной кашей и сухофруктами, стакан с клубничным йогуртом, чашку кофе и маленький кекс. Бреду к дальнему пустому столику, жмурюсь от яркого света, льющегося из сотни потолочных светильников, а вокруг много чужих лиц, голосов, языков и диалектов. Они сливаются в общий мерный гул, и приходится приложить колоссальные усилия, чтобы не впитать в себя чужую энергетику.
В этой гостинице почти нет случайных людей или туристов. Она находится на балансе клиники, совсем рядышком, и селятся здесь люди, чьи родные и близкие приехали на обследование или легли на операцию. Это удобно, хотя я бы предпочла быть рядом с отцом, пусть и за дверью операционной. Но не пускают. Законы тут строгие, им приходится подчиниться, а это значит изнывать от неизвестности, в ожидании заветного звонка.
Кладу телефон рядышком с подносом. До конца операции даже по самым смелым прогнозам ещё два часа, но я всё равно гипнотизирую чёрный экран взглядом, жду.
Еда кажется безвкусной, но я ложку за ложкой отправляю кашу в рот, медленно жую, пытаясь хоть что-то почувствовать. Вспоминаю слова врача, его уверенный тон и кипу снимков на специальном проекторе: вот опухоль, вот так получится локализовать с наименьшими рисками, вот так будет проходить операция, а вот таким образом мы поступим.
Слова врача вселили в меня надежду, и даже папа, возмущавшийся, что немцы его таки добьют, успокоился. Либо просто смирился, что от меня и моей заботы не отделаться.
– Папа, мы должны попробовать всё. Гробы, знаешь ли, в любое время суток продаются, на любой вкус. Успеется.
– Ты у меня совсем взрослая стала, – умилился папа и даже улыбнулся, разглаживая кипенно-белую простыню на своей новой койке.
Да, папа, твоя крошка давно выросла. Хорошо, что ты наконец-то это заметил.
– Разрешите? – рядом присаживается милая немка, радуется, что я понимаю её родной язык, и долго-долго рассказывает, как нам всем повезло, что есть клиника, в которой трудятся настоящие гении.
– Вы тоже ждёте? – спрашивает, чинно нарезая на кусочки постную грудку индейки.
– Да, моего папу сейчас оперируют, – размазываю остатки каши по дну тарелки, что та лиса, ждущая в гости журавля. – Он… у него рак желудка.
– Последняя надежда? – участливо спрашивает, а я киваю. – Наверное, ещё упирался? Ехать не хотел? Да-да, деточка, мужчины все такие. Хлебом не корми, дай женщине возразить.
Она кокетливо смеётся и рассказывает, что привезла сюда мужа.
– Очень надеюсь, что Генрих выживет, – на губах появляется лукавая улыбка. – Он обещал мне поездку в Париж, а ещё осенью на даче нужно высадить георгины. Так много дел, болеть некуда.
Улыбаюсь. Фрау Шнайдер очень забавная, трогательная какая-то, и за разговорами с ней два часа пролетают незаметно. Попрощавшись с милой старушкой, уношу поднос, а телефон в кармане наконец-то оживает.
Едва не роняю посуду на пол, выхватываю телефон и принимаю звонок. На нерве забываю немецкий язык, потому первые слова приятной девушки на том конце провода остаются непонятыми. Приходится наплевать на гордость и переспросить.
– Операция прошла успешно, – это всё, что я понимаю.
Вдруг превращаюсь в немую рыбу, которая хватает открытым ртом воздух, пытается ухватить крупицы кислорода и не умереть. Господи, неужели?!
* * *
– Папа, ну что ты?! – я тянусь к отцу, он кажется немного растерянным, по-детски удивлённым.
После операции прошло четыре дня, папу перевели наконец из реанимации в личную одноместную палату, и он уже начал вставать. Я смотрю на него, такого бледного, измождённого болезнью и бесконечным лечением, но в его глазах проблески силы и присущего ему упорства.
Мой папа возвращается, и это самое настоящее счастье.
– Тина, ты… я даже не знаю, что сказать. Ты мой герой, – в уголках его глаз появляется намёк на слёзы. Он неловко стирает их, шумно втягивает носом воздух. – Я ни разу в жизни не плакал, даже когда твою мать хоронил, но сейчас… Тина, ты ведь знаешь, насколько мне с тобой повезло?
Я обнимаю отца за плечи, кутаюсь в его тепле. Молчим. Хочется простой и понятной тишины, уютной и ласковой.
– Буржуйские врачи мне ещё лет десять жизни обещают, – бормочет отец в мою макушку. – Десять лет, Тина! Представляешь? Возможно, я увижу внуков. У меня же будут внуки?
– Обязательно будут, – шепчу куда-то в ключицы, умываюсь слезами, но это счастливые эмоции, в них нет горечи.
Кажется, перед новой жизнью, в которой есть лишь мы с Кириллом, я сделала всё. Почти всё.
* * *
Частный самолёт приземляется в аэропорту Клотен близ Цюриха. Я улыбаюсь милой стюардессе, схожу с трапа налегке, вдаль через стеклянный переход, попадаю будто бы в техногенную сказку.
Аэропорт огромный, в нём куча входов и выходов. Тысячи людей курсируют, занятые своими делами, я вливаюсь в поток, напитываюсь бешеной энергетикой. Даже к паспортному контролю приходится ехать на подобном вагончику метро поезде, а внутри него хром и слепящий глаза свет.
Будто во сне прохожу паспортный контроль, наслаждаюсь комфортом терминала. Здесь куча ресторанов, магазинчиков, и я, вдруг оголодавшая, покупаю большой бургер и жадно его съедаю.
На парковке меня уже ждёт нанятый заранее водитель, я ныряю в машину, откидываюсь на мягкое кожаное сиденье и закрываю глаза.
– В Монтрё? – спрашивает водитель на ломаном английском, а я киваю. – Не спите, смотрите в окно. Красота!
И правда, что это я?
Машина мягко двигается с места, я прилипаю носом к стеклу, любуюсь. Всего десять километров по живописной дороге, и мы в Цюрихе, а дальше на Запад к кантону Во, прямиком к Монтрё – в его пригороде есть замечательная клиника. Клиника, где лежит Катя.
Когда на горизонте появляются острые пики Швейцарских альп, а позади остаётся суета курортного Монтрё, я выхожу из машины и двигаюсь по узкой дорожке прямиком к древнему замку, окружённому горными вершинами и буйной реликтовой зеленью. Отсюда открывается прекрасный вид на Женевское озеро,
