мне в макушку Кирилл.
Лишь несколько человек знают, куда делись молодожёны Раевские. Игорь, Захар, мой отец и Ира.
Этим людям можно доверять, а для всех остальных мы просто исчезли. Пропали без вести.
И знаете, иногда пропасть без вести – это лучший выбор.
– Папа, ты слышишь?! Океан шумит! – наш сын Рома тянет меня за руку, упорно тащит к волнующимся лазурным водам и так сильно напоминает в любви к океану свою мать, что не могу не улыбнуться.
– Шумит и ладно. Что в этом такого?
– Шумит! – упирается малец, грозно нахмурив брови.
Он похож на меня, такой же упорный и сильный. Мой сын до мозга костей, а ещё внук своего почившего много лет назад деда. Олег Раевский не отпускает меня, проявляется в чертах моего сына, упорно проглядывает в каждом его жесте.
Я и так тебя не забыл, папа. Не надо так рьяно о себе напоминать.
Подхватываю сына на руки, кружу его, а Ромка беззаботно хохочет, заливается смехом, жмурится от яркого солнца. У него тёмные волосы и чернильно-чёрные глаза, а ещё тяжёлый характер, хотя ему всего три.
– Пойдём, маме ракушек соберём? – предлагаю, и сын важно кивает, выпутывается из моих объятий и бежит к берегу.
Мы на райских островах уже пять лет. Живём, радуемся каждому дню, наслаждаемся счастьем. Я люблю свою жену – в этом убедился на все тысячу процентов, когда она четыре года назад оставила на моей подушке тест на беременность, а сама убежала к океану, дурочка. Будто испугалась, что могу не принять факт её беременности.
Иногда женщины очень странные. В своих страхах и сомнениях очень забавные.
В то утро я смотрел на тест, глазам своим не верил. Гуглил даже, пытался понять, не померещилось ли мне. Не померещилось, потому что интуиция и каждый сайт в интернете упорно твердили одно: я скоро стану отцом.
– Тина, блин! – я поймал её, метушливую, на берегу, сгрёб в охапку и долго держал в объятиях, боялся выпустить и разрушить момент.
– Я теперь не Тина, – бурчала мне в шею, шутливо отталкивала, боролась.
– Плевать, что там в документах написано. Ты моя Тина, моя самая главная любовь.
– Первая любовь?
– Единственная.
Я целовал её, слетевший с катушек, слизывал солёные слёзы с лица, говорил, что всё будет хорошо.
– Я рядом, мы со всем справимся.
Беременность была лёгкой, сладкой какой-то. Я гладил живот Тины, разговаривал с мелкой фасолиной, плавающей внутри, читал ей сказки. Чёрт, я никому никогда не читал, а сыну захотелось. Верил, что это будет мальчик, да он в итоге и родился.
– Я ненавижу тебя, Раевский, – орала Тина, рожая, а я нервно смеялся и напоминал, что никакого Раевского не знаю, а сам по себе я Михайлов.
– Хитрый какой, – выдохнула Тина и засмеялась.
Так родился наш сын, самый классный пацан на свете.
– Папа, вот такая ракушка маме понравится? – Рома тычет в меня обломком ракушки, а я киваю. – Я ещё поищу! Чтоб у мамы их ещё больше было!
Рома убегает, а меня обнимают любимые руки.
– Мне понравится, – шепчет на ухо Тина и трётся носом о моё плечо.
– Мы даже не сомневались.
– Мама! – Рома бежит к Тине, она присаживается на корточки, целует Ромку в пухлую щёчку, а сын оглушительно смеётся, счастливый, пугая низко пролетающих птиц. – Мамочка, я для тебя ракушки собирал! Они почти такие же красивые, как и ты. Но ты красивее!
– Ты же мой зайчик, солнышко моё, моё счастье, прелесть, – Тина зарывается носом в сладкую макушку нашего сына, вдыхает его неповторимый аромат, жмурится.
Я плюхаюсь на песок, смотрю на них, растекаюсь счастливой лужей.
Жалею ли я, что однажды оставил всё позади?
Нет.
Я жалею лишь, что не додумался сделать это раньше. Но тогда ведь у меня не было бы Тины, да? Моей самой лучшей в жизни женщины. Единственной и неповторимой.
Тина ловит мой взгляд, вспыхивает румянцем. Она стала старше. Зрелой и сочной. Но до сих пор краснеет, стоит мне посмотреть на неё.
– Я люблю тебя, – шепчу, но она слышит меня. Знаю, что понимает, сердцем чувствует.
– Я тебя тоже, – отвечает не словами, но взглядом.
Я заваливаюсь на песок, смотрю в небо цвета индиго, а океан шумит, расслабляет. Меня переломала жизнь, превратила в чудовище. Шрамы на моей спине никогда не исчезнут, как и память об отце. Но я, Кирилл Раевский, сумел выпрыгнуть из последнего вагона, чтобы хотя бы попытаться изменить свою жизнь.
И кажется, это у меня получилось.
– Папа-папа, – кричит Ромка и падает на меня сверху. – Ты самый замечательный папа.
– А ты самый замечательный сын, – сгребаю Рому в охапку, обнимаю и прижимаю к своей груди, крепко, до сдавленного писка. – Я люблю тебя.
Тина садится рядышком. Играется с песком, молчит. Я раскрываю глаза, ловлю её в фокус, а она бледная и серьёзная.
– Что такое? – протягиваю руку, заправляю тёмную прядь за ухо. – Ты заболела?
Тина смотрит на меня, молчит.
– Мне не нравится, когда ты такая тихая. Не провоцируй, могу разозлиться. Оно тебе надо?
– Помнишь, ты говорил, что сначала сына тебе рожу, а потом дочь…
– Тина!
– Я беременна, – выдыхает, а проснувшийся Ромка поднимает голову и серьёзно спрашивает:
«А что такое белемена?»
– Это значит, дорогой мой сын, что скоро у тебя будет сестра, – целую сына в тёмную макушку, пахнущую солнцем. – Или брат. Неважно!
Тина отворачивается, смотрит на океан, такая красивая и безмятежная.
– Папа обрадуется, что у него ещё один внук будет. А ещё, может быть, скоро Катя к нам приедет. Она уже почти здоровая.
– Тина, блин! – злюсь, а Ромка, как маленький мужчина, убегает, чтобы не мешать родителям выяснять отношения. – Подумай хоть раз о себе.
– Я думаю, – улыбается и обхватывает ладонями моё лицо. – Ты правда хочешь ещё детей?
– Тина…
Я целую её, нежно и ласково. За прошедшие годы я научился быть нежным, потому что с Тиной иного не хочется. Моя сильная слабая женщина, любовь всей моей жизни, заслужила, чтобы её берегли, ласкали и трепетно над ней тряслись. Сейчас, по прошествии пяти лет с нашего побега, я стал немного другим. И такой Кирилл Раевский даже мне немного нравится. Он, знаете ли, неплохой парень.
– Я люблю тебя, – Тина прижимается ко мне, обнимает за талию, а я прикрываю глаза, впитывая запах Тины и спокойную энергетику любимой женщины.
Мы сидим на берегу, в нескольких метрах плещется океан, а наш сын бегает, ловя солнечные лучи пухлыми ладошками.
Вот оно, моё счастье. Огромное, как
