Он преграждает мне путь.
Моё сердце обрушивается вниз, и я лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать. Путь перекрыт, позади только охрана и замкнутое пространство двора.
Я в ловушке, мне некуда бежать.
Единственное, что я сейчас могу, это заблокировать все двери. Жму на кнопку, и центральный замок блокирует их. Через мгновение охранники уже колотят по кузову машины и дёргают за ручки, но всё тщетно – мы с Ярославом заперты изнутри.
Я всхлипываю, ощущая, как глаза заволакивает слезами. Глушу мотор. Моя рука нащупывает нож, пальцы до боли сжимаются на рукояти.
Я неотрывно слежу за тем, как открывается дверца чёрного внедорожника. Перестаю дышать, когда из него выходит Загорский. Не свожу с него глаз.
- Не трогай! – Приказывает он охранникам.
И те послушно отходят в сторону.
Марк приближается, и меня начинает лихорадить всё сильнее. Я понимаю, что это конец. Чудовище видит меня и сквозь тонированные стекла, оно узнает меня в любом обличье, найдёт меня по следу, по запаху, оно не оставит меня в живых. Оно заберёт у меня моё дитя, оно убьёт меня. Оно не пощадит…
- Отойди, я сам. – Слышится его голос.
Я моргаю, и большие капли слёз падают с моих ресниц на щёки. Фигура Загорского приближается и останавливается перед машиной. Я вижу, как он ставит ладони на капот, как наклоняется, как сверлит меня своим диким взглядом.
Я всхлипываю и опускаю взгляд на сына.
Тот улыбается во сне. Пухлые губки складываются в аккуратное сердечко, на щеках появляются милые ямочки. Он такой красивый, такой хороший. Мне так не хочется его отдавать. Плевать, если я умру, но чем он заслужил такую жизнь? Почему мой сын должен воспитываться без матери? Что ему даст этот монстр? Деньги? Никакие деньги никогда не заменят материнского тепла.
- Полина! – Раздаётся голос Марка.
И я вздрагиваю всем телом.
Моё имя из его уст ударяет больнее хлыста.
Я чувствую, как по щекам катятся слёзы, и медленно поднимаю взгляд. Моя грудь вздымается и опускается от тяжелого дыхания. Я напряжена и готова к бою. Я убью его, но не отдам ему своего сына.
Моя рука дрожит, сжимая рукоять ножа, лезвие которого тускло поблёскивает в редких, с трудом пробивающихся через тонированное стекло лучах.
- Открой. – Говорит Загорский, подходя к окну с водительской стороны.
Мои плечи ходят ходуном. Я смотрю в одну точку, а мои слёзы капают на одеяльце.
- Полина, открывай. – Его ладонь ложится на стекло, а я всё ещё смотрю перед собой, будто застывшая статуя.
Нельзя. Нельзя отнимать ребёнка у матери. Никогда.
Эта уникальная связь больше, чем просто связь. За эти дни я поняла это ещё отчетливее. Я чувствовала, что Ярослав проснулся, потому что у меня приходило молоко. Я научилась понимать, чего он хочет или не хочет, хотя он не мог выразить это словами. Я ощущала любое изменение его настроения лишь по тону голоса. Мы снова стали единым целым. Неужели, можно лишить моего мальчика всего этого?
- Полин. – Голос Загорского звучит глухо. Он наклоняется и пытается разглядеть меня через стекло. – Не делай глупостей, это же я.
Моя душа идёт трещинами. Я слышу хруст, с которым распадаюсь на части. Мне больно почти также, как и в тот день, когда он меня убил.
- Пожалуйста, открой. Возьми ребёнка, и давай, пройдём в дом? – Его ладонь ласково гладит стекло, уговаривает, затем ударяет, ещё и ещё. Решительнее, настойчивее. У чудовища никогда не хватало терпения, он всегда брал желаемое силой. – Полина! – Срывается его голос. – Что с тобой? Почему ты боишься?
И я зажмуриваюсь, ощущая, как стучит от страха моя челюсть. У меня зуб на зуб не попадает.
- Тебе всё равно придётся выйти и всё объяснить мне. Тебе некуда бежать… да и не нужно, Полин…
Я почти верю его интонациям. Это же Загорский. Он может быть милым и обходительным, когда это нужно. Может очаровывать и сводить с ума. Может заставлять моё тело трепетать под его губами и ладонями. Может свести с ума и внушить, что он не так уж и опасен – всё только ради своих целей. Но стоит сделать ему наперекор…
- Полина! – Повторяет он.
И я втягиваю носом воздух.
В любом случае, выход только один, по-другому мне не сбежать.
Я беру нож, прижимаю к груди и крепче обнимаю ребёнка. Щёлкают замки, но Марк не спешит тянуть на себя дверь. Ждёт, когда я сделаю это сама. Не думаю, что он изменился и обзавёлся терпением, скорее всего, просто боится навредить Ярославу, ведь тот является для него ключом к наследству Воскресенского.
Наконец, я дёргаю рычаг и толкаю дверь.
- Это ты… - Выдыхает Загорский.
Я осторожно выбираюсь из салона и застываю перед ним. Гляжу на Марка исподлобья, готовая в любой момент достать нож и вонзить лезвие в его грудь, – пусть только попробует тронуть моего сына.
- Марк Григо… - осекается Алла, выбежав из дома и застав странную картину.
Следом за ней из дверей, держась за затылок, вываливается и Ирина.
- Марк Григорьевич, да что ж такое… - Начинает причитать повар, глядя то на нас, то на личную помощницу с ушибленной головой.
- Уйдите все! – Приказывает Загорский. – Пошли вон! – Орёт он на охранников.
Те отходят к посту. Женщины, спохватившись, тоже удаляются обратно в дом, подальше от его гнева.
Марк поворачивается ко мне.
Его глаза изучают моё лицо. Каждую чёрточку, каждую морщинку. С интересом, с испугом, с удивлением. Бережно. Воздух вокруг нас застывает, мир останавливается, и это переплетение взглядов завораживает. Я перестаю понимать, что происходит. Я не дышу.
- Нам… - Его рука осторожно поднимается и тянется к моему лицу, а глаза продолжают будоражащую прогулку по моим губам, щекам, носу. – Нам нужно поговорить обо всё этом. – Тихо говорит он.
Я вижу, как его палец медленно поднимается к уголку моего рта, и облизываю губу. Мне страшно. Кожу покалывает от близости прикосновения, хотя он даже еще не дотронулся. Мне так страшно!.. Ведь я теряю контроль над собой каждый раз, когда смотрю в его глаза, каждый раз, когда слышу его голос. Я забываю, кто он, забываю, зачем пришла…
- Не надо. – Шепчут мои губы.
И его рука замирает на полпути.
- Хорошо. – Его кадык дёргается, глаза заволакивает печалью. – Пойдём в дом.
Я, молча, киваю. Загорский жестом показывает на дверь.
Делаю глубокий вдох и иду. Непослушные ноги не чувствуют земли. Я покачиваюсь, но сохраняю вертикальное положение. В моих руках мой сын, и без него я отсюда не уйду. Даже если мне придётся убить чудовище, я сделаю это. Так же хладнокровно и беспощадно, как он однажды сделал это со мной.
- Положи ребёнка. – Говорит Марк, когда мы оказываемся в гостиной. Он придвигает ко мне люльку на электроуправлении. – Положи его, и мы поговорим спокойно. Не нужно никуда бежать.
45
Марк
Её брови сходятся на переносице. Она смотрит на меня недоверчиво, дико, словно каждую секунду ждёт какого-то подвоха, а у меня сердце разрывается от желания её обнять.
Теперь всё по-другому, теперь я вижу, что это она. Даже в такой мелочи, как нахмуренный лоб, - она делает это так, как делала прежде. Ничто не способно её изменить, никакие шрамы, никакие причёски, линзы и прочая дребедень. Я сразу чувствовал это, с первой секунды, как только она появилась в доме. Это Полина. И даже странно, что мне понадобились доказательства, чтобы поверить в это, ведь теперь, когда она смотрит на меня своим ненавидящим взглядом, не остается никаких сомнений.
- Я не знаю, как это возможно. – Говорю я. Мой голос дрожит. – Почему ты скрыла от меня, что жива?
Она кладёт сына в люльку, заботливо укрывает одеяльцем.
- Я не знаю, где ты была всё это время, и почему не пришла…
Полина выпрямляется и застывает. Она не спешит оборачиваться ко мне.
Я делаю шаг и останавливаюсь. Поднимаю руку, но не решаюсь затронуть её плечо. Мне хочется скорее обнять её, почувствовать её тепло, чтобы поверить, но я слишком отчётливо ощущаю страх, который от неё исходит. И причина этого страха – я сам. Она боится меня. Почему?
