сути не была там всего два дня. Правда, в следующие мгновение все отсутствующие эмоции накрывают меня не просто волной, а огромной лавиной. Потому что Тимур удивленно смотрит на фоторамку с портретом моего отца в холле и спрашивает:
— Мааам, а почему здесь висит фотография Потапыча?
Я знаю что сын имеет в виду. Прекрасно понимаю его слова, догадываюсь о смысле. Но тем не менее, упрямо обвожу глазами холл в надежде увидеть игрушку медведя. Ну всякое ведь может быть, Егор Павлович вполне мог пригласить внуков в пустующий дом, они забыли плюшевого мишку и мой сын вдруг вспомнил о своем любимом Потапыче.
Но разумеется, мой взгляд не цепляет ничего подобного и я неумолимо возвращаюсь к портрету своего отца. Ему здесь лет пятьдесят, наверное. Фотография сделана задолго до того как я ушла из родного дома, но раньше никому бы и в голову не пришло украсить стены таким образом, это слишком лично, слишком не вписывается в общий безликий дизайн.
— Он здесь живет, что ли? — продолжает допытываться сын. — Это поэтому его на даче не было этим летом? Здесь цветочки еще красивее. Саяра говорила, что на даче он их всегда поливать забывал.
— Я не знаю, сынок.
Наверное, впервые в жизни я теряюсь и не знаю что ответить ему. Даже когда он спрашивал меня о своем отце, я всегда умудрялась найти правильный ответ, уклончиво объясняла ему, что папа не знал о нем, а если бы знал, то обязательно захотел с ним познакомиться и любил бы всем сердцем. Но сейчас я просто застываю в этом мгновении, не могу оторвать взгляд от фотографии в то время как голова тяжелеет и внутрь врывается поток разрозненных мыслей. Мой отец не только знал о внуке, но и принимал активное участие в его жизни. В памяти всплывают все рассказы сына о щедром и заботливом соседе, все подарки, что он им дарил, восхитительное клубничное варенье, которым он их угощал…
Я уверена, что права. Тимур не мог ошибиться. Но тем не менее, я просто не могу сопоставить образ веселого деда Потапыча с образом своего отца. Он никогда не читал мне сказки, не катал на спине, единственное, что сходится — это подарки. На них он, действительно, никогда не скупился. Сколько дорогих наборов он подарил мальчишкам? Господи, какой же дурой я была.
Как я могла ничего не заподозрить? Он никогда не приходил в гости когда я была на даче, хотя из рассказов Тимура следовало, что с Саярой они проводили почти все время вместе.
Но я наивно списывала эту странность на то, что они стесняются своих отношений. Каждый раз когда Саяра краснела при упоминании соседа, я сразу оставляла эту тему не желая ее смущать. А их “случайные свидания” в городе? Я ведь знала, что они не случайны, но никогда не могла подумать, что настоящая причина в Тимуре. Как такое, вообще, возможно? Как ему удавалось скрываться столько времени?
Судорожно пытаюсь вспомнить когда он появился в нашей жизни. Вроде бы Саяра упоминала его еще несколько лет назад, но именно “дружба” началась позапрошлым летом. Тогда, когда, по словам Марата, отец оставил дела и ушел на заслуженный отдых.
Потапыч… Отца звали Михаил Евгеньевич, но видимо, он не был против такого прозвища. Уверена, если закрою глаза, я даже смогу представить их первую встречу. То как отец смотрел на внука, как представился дедом Мишей и Тимур радостно подхватил “Михайло Потапыч”, а тот и не возражал. Конечно, ему это было на руку, так ему было гораздо легче водить меня за нос.
Не думала, что когда-нибудь смогу ненавидеть отца больше, чем шесть лет назад. Но, видимо, плохо я себя знаю. Как он мог? Он же не хотел этого внука! Считал, что я ломаю себе жизнь, а сам в это время… Ну ладно, не все это время, а спустя несколько лет. Но неужели он раскаялся? И не счел нужным поставить меня в известность?
Я обхватываю лицо ладонями и устало тру виски. Ничего не понимаю. Абсолютно. Как так получилось, что за последние несколько дней моя жизнь превратилась в полнейший хаос? Не проходит и дня без какого-то “после этого жизнь уже никогда не будет прежней” потрясения.
— Алиса, детка, — голос Егора Павловича словно сквозь туман проникает в мое сознание. — Я, конечно, пирогов как Людмила не напеку, но чай могу заварить. Мятный, твой любимый. А потом с удовольствием отвечу на все твои вопросы. Уверен, у тебя их много.
Я слабо киваю и только сейчас замечаю, что Марат держит меня за руку. Или я его. Понятия не имею в какой момент наши пальцы переплелись, но сейчас, когда я поспешно выдергиваю свою ладонь, не только физически, но и внутренне ощущаю какую-то давящую пустоту.
Дворецкий ставит чайник на плиту и заговорщицки подмигивает Тимуру:
— Хочешь, я покажу тебе твою комнату?
— Твою комнату? — эхом отзываемся мы с ним.
— Конечно, — как ни в чем ни бывало, подтверждает Егор Павлович. — Мы ведь тебя очень ждали, Тимур.
— Нет, — решительно произношу, не давая ему никуда увести сына. — Я… Мы просто приехали в гости, Егор Павлович. Ненадолго. Извините, но… не надо никаких комнат. Чай мы, конечно, попьем, но задерживаться не будем.
— Конечно, конечно, Алиса, — он начинает суетиться и что-то бубнить себе под нос хлопая дверцами шкафчиков в поисках чашек. — Я ни в коем случае не хотел тебя расстроить.
— Вы не расстроили. Просто… Вы правы, у меня очень много вопросов и я бы очень хотела, чтобы вы на них ответили.
— Обязательно, — он с готовностью кивает и заливает кипятком заварку. — Я просто не думал, что ты захочешь говорить об этом при Тимурке, а наверху есть его любимые конструкторы и другие игрушки. Михаил Евгеньевич там обо всем подумал, все что любит Тимурчик купил.
Я смотрю как чаинки медленно разбухают в прозрачном заварнике и до конца не могу поверить в происходящее. Мой отец любил Тимура. Присутствовал в его жизни. Пусть обманом, но присутствовал. И я не знаю что думать по этому поводу. Злюсь ли я? Безумно. Чувствую себя наивной дурочкой, за спиной которой отцу удалось провернуть такую махинацию. Как будто, как и с МиКрейт, он каким-то образом умудрился оставить последнее слово за собой.
Но
