Я помню, как он кашлял, когда на следующее утро мы уезжали.
— Значит, никакого коттеджа не было?
— Прости, Бет. — Его голос, практически, исчезает. — Я очень много врал. — Он закрывает глаза без сил от разговора. — Я не жду, что ты меня простишь. — За этими словами град слез. — Передавай привет Скотту. — Он не может скрыть боль, сковывающую лицо.
— И я что, должна просто так уйти?
Я должна быть в ярости. Злиться. Страдать. Бояться. Я смотрю на его бледное, с синим оттенком впалое лицо, с синяками и фиолетовыми губами, наблюдая, как он тяжело дышит и пытается контролировать эмоции. Он выглядит таким юным, когда его волосы зачесаны назад. Ничего не осталось от самоуверенного певца, великолепного композитора и чувствительного парня, который хочет, чтобы я оставалась хорошей. Он просто маленький мальчик и все, что я хочу делать — заботиться о нем. Он больше не прекрасен и я тоже. Но я чувствую кое-что внутри. Я люблю его больше, чем когда-либо.
Я наклоняюсь к нему.
— Все будет хорошо. Я здесь.
Его глаза открыты и дрожат.
— Я приезжал к тебе сразу, как только меня выпускали. Каждый раз как было можно уйти… — его глаза осматривают аппаратуру, — отсюда.
— Как ты собирался держать меня в неведении, если бы я присоединился к Эмебайл?
— Я думаю, я всегда хотел, чтобы ты узнала. Они разрешают мне репетировать, когда я могу. Я планировал поправиться, не…
— Мне так жаль. Я должна была быть здесь, Дерек. Каждый день.
— Я знаю. — Он жестом подзывает меня, чтобы я могла расслышать, что он шепчет. — Средняя продолжительность жизни больных КФ тридцать семь лет.
Я сглатываю.
— И это дает нам много времени. Помнишь, ты сказал, что генетики нынче творят чудеса?
— Тридцать семь — средний возраст. Это значит, что половина из нас умрет намного раньше.
— Но не ты.
Он прикладывает руку к моему лицу.
— Я могу быть отцом ребенка только из пробирки.
— Ты не можешь…
— Нет. Только так. Нельзя получить сперму через мои забитые трубы.
— Выходит, мне не придется беспокоиться о беременности. Ты идеальный парень для такого мутанта как я.
— После того как они спасли меня прошлой весной, я проходил испытания на устойчивость к антибиотикам. Полагаю, они использовали слишком много новых лекарств. Это означает, что я должен был быть в списке на трансплантацию до тех пор, пока они бы меня не починили.
— Значит, ты поправишься и без того, что они тебя разрежут? — Мне нравится, как это звучит.
— Это невозможно.
— Что? — Я не верю ему. — Ты же прошлой весной…
— И это помогло мне… на какое-то время. Мама старается восстановить меня в листе ожидания. Не думаю, что я дотяну.
Я кладу свое лицо на его подушку.
— Дотянешь. Обязательно. — Дерек умирает? Не может быть. Это не реально. Я не позволю. Я целую его в его соленое лицо. — Ты останешься здесь и будешь делать все, что прикажут тебе доктора.
— Истории моей жизни в одном предложении. — Он качает головой.
— И ты никогда больше не сядешь на свой мотоцикл. И я собираюсь быть рядом, чтобы проследить за этим.
Он открывает один глаз.
— В этом платье?
Я смотрю на себя.
— Выгляжу, как дура?
— Ты великолепна. И не должна здесь оставаться. У меня уже есть мама.
Я встаю.
— Ты вел себя очень глупо. Посмотри, сколько времени мы упустили.
— Я полагал, что у тебя школа и хор.
— Если у нас есть время только пока тебе не исполниться тридцать семь…
— Бет, хватит… — Он протягивает трясущуюся руку, и моя холодная встречается с ней.
Я наклоняюсь и прижимаюсь к его сухому, соленому рту.
— Такого твоя мама сделать не может. — Я целую его снова. — Поверь мне, тебе не захочется увидеть сцену, которую я устрою, если меня попытаются отсюда вышвырнуть.
— И ты останешься, чтобы меня искупать?
— Если они позволят мне помочь.
— Сейчас же попрошу медсестру научить тебя этому.
— Ты становишься пошлым, когда беспомощен.
— Это все, что мне остается.
Он усмехается, но боль и горечь возвращаются. Он нажимает белую кнопку у кровати, к которой может дотянуться.
Появляется медсестра.
— Привет, Мэг. Это Бет. Найдешь для неё медсестринскую одежду? Она говорит, что перебирается ко мне в берлогу.
Медсестра Мэг улыбается, смотря на меня.
— Сейчас вернусь.
Я переодеваюсь в ванной Дерека. Штаны короткие и зеленые, что не подходит к моему красному лицу. Я смотрю на свое ужасное отражение и обещаю себе, что Дерек никогда больше не увидит меня плачущей. Я умываюсь и привожу себя в порядок, как могу. Даже близко не красавица.
Я звоню себе на домашний. Просто супер, мама не отвечает. Я только и успела сказать: «Дерек в больнице в Лондоне. Я познакомилась с его мамой. Она разрешила мне остаться. Он поправится» и все это довольно нормальным голосом. Я отключаю телефон — правила больницы.
Я вешаю свое платье в шкаф рядом с его смокингом.
Мэг смотрит, что-то поправляя в капельнице.
— Хотела бы я увидеть вас двоих на балу.
— Мы поем, — говорит Дерек.
— Вместе?
Я сглатываю комок в горле и киваю. Надеюсь, мы сможем вновь вместе спеть. Не важно, где и когда.
Мэг оставляет нас одних.
— Моя мама приходила, пока ты переодевалась. Он рада, что ты меня не придушила.
Я сажусь на стул. Он все еще там, где я его оставила.
— Я сказал ей, что ты не захотела уходить.
— И что она ответила?
— «Спасибо». Она собирается домой, чтобы выспаться в собственной постели.
Мои глаза осматривают палату, ожидая найти его маму, прячущейся.
— Как она может оставить тебя тут одного? Что, если…
— Ты же здесь.
— Я? — Она даже не знает меня.
Дерек кашляет. Могу сказать, что ему больно. Он задыхается на минуту.
Я стою, не зная, что делать.
Он шепчет:
— Если я посреди ночи стану синим, вызывай Мэг.
— Ты уже синий, малыш.
— Еще синее.
— Не смешно. — Я хочу шлепнуть его по руке, но не смею. — Я не останусь, если ты собираешься это сделать.
— Мама рассчитывает на тебя. — Он не шутит. — Ей нужен отдых. Так и знал, что ты струсишь.
Я подхожу к двери и осматриваю коридор. Там пусто. Я оборачиваюсь.
— Они оставили нас одних на всю ночь? А так можно вообще?
— Я вроде как беспомощен. Уверен, они думают, что с тобой все будет хорошо.
— А ты? — Я закрываю дверь и скрепляю руки за спиной. — Ты слишком слаб, чтобы снова от меня убежать.
— Это ты убежала от меня.
Я опускаю глаза в пол.
— Я не виню тебя, Бет. Кто мечтает о таком?
