— Это ты убежала от меня.
Я опускаю глаза в пол.
— Я не виню тебя, Бет. Кто мечтает о таком?
Я подхожу к его кровати.
— На этот раз я не убегу. — Я прислоняюсь губами к его соленой шее.
Он шепчет мне на ухо:
— Думаю, еще немного возбуждения я переживу.
Я отстраняюсь — я делаю ему больно?
Ему удается выдавить слабую улыбку.
— Но это весьма хороший метод. Хочешь вынуть мой катетер или это сделать мне?
Я не знаю, смеяться мне или плакать.
— Ты ужасен.
— Я пытался защитить тебя, как мог.
Я поудобнее сажусь на стул, скрещиваю руки и готовлюсь смотреть на него всю ночь не отрываясь.
— Что ты делаешь?
— Наблюдаю за твоим посинением.
Он ерзает на кровати.
— Я поделюсь.
— Что, если я запутаюсь в катетере?
— Просто оставайся на своей стороне.
Я вскарабкиваюсь на кровать и ложусь рядом с ним, повернувшись в его сторону, чтобы наблюдать.
Он нажимает на кнопку и свет гаснет.
Я целую его в лоб.
— Спокойной ночи.
— Я не могу заснуть. Думаешь ты…
— Я не буду трогать твой катетер.
— Можешь мне спеть? — Он дотрагивается до моего лица.
Я закрываю глаза. И пою.
Я бреду вниз по реке
Милой, милой реке Иордан,
Смотрю сквозь мутную воду
И так далеко до другого берега.
Его пальцы скользят по моим скулам и бровям, дотрагиваются до моих губ, пока я пою.
Забери меня домой, милосердный Иисус.
И спрячь меня за своей грудью…
Я делаю паузу и зарываю глаза. Он кивает, и я пою.
Господи, я плыву к другому берегу.
Он стремиться к освобождению, кик и эта рабыня? Вот почему он любит эту песню? Вот почему он любит мой голос?
Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой…
Нет. Я не позволю. Никуда он не денется. Я меняю мотив, напевая наш дуэт, и пою ему:
Это должно быть, должно быть о тебе, тебе, тебе, тебе…
Я поднимаю калейдоскоп к своим глазам,
Кручу его один раз и смотрю на переливающиеся цвета,
И вся картина так ясна.
Это должен быть ты.
Он спит. Я нет. Я лежу, мечтая никогда больше от него не убегать, мечтая, что он поднимется в мою комнату, мечтая снять его футболку. Мое сердце наполняется желанием чудовищно заботиться о нем. Я зачесываю его волосы назад и лелею как ребенка, пока пою о рабыне.
Но мой ребенок, Господи, мое милое дитя,
Берет своими милыми, милыми пальчиками и сжимает мое сердце.
Я смотрю в потолок, закрываю глаза и шепчу:
— Он не готов переплыть Иордан.
А кто-нибудь, когда-нибудь готов? Буду ли я когда-нибудь готова отпустить его?
Ни за что. Никогда. Он останется здесь со мной.
Верни меня назад, верни меня назад, верни меня назад…
Я просыпаюсь. В комнате еще темно. Дерек лежит на боку, подложив под голову руку. Он обводит контур моего лица, едва касаясь. Он достаточно близко для поцелуя, что я и делаю. Сейчас он не такой горячий.
— Привет.
— Привет. — Я снова его целую.
— По утрам ты не самая вкусная.
Я отрываюсь от него и прикрываю рот.
— Достаточно выздоровел, чтобы прерваться в шалопая. Беспомощным ты мне нравился больше.
Я целую его в лоб. Он поднимает лицо и ловит мои губы. Он тоже не самый приятный по утрам.
— Как насчет того, чтобы почистить зубы?
Я бегу в ванную. У меня есть зубная щетка и еще кое-какие вещи в концертной сумке. Я быстро чищу зубы. На голове бардак, но у меня нет времени на прическу. Я нахожу зубную щетку Дерека на раковине в наборе для бритья и выдавливаю на неё зубную пасту. Я наливаю в стакан воду, мочу полотенце под теплой водой, отжимаю его и возвращаюсь к Дереку.
Я ловлю его за отсоединением трубки, воткнутой в живот.
— Ты сам это делаешь?
— Половину своей жизни. — Он прикрывает полоской пластиковое отверстие в животе. — Раньше трубка проходила через мой нос и спускалась вниз по задней части горла. Это легко.
Я иду, чтобы положить зубную щетку ему в рот.
Он выхватывает её у меня.
— Я не парализован. — Он нажимает на кнопку, и спинка кровати начинает подниматься, пока ему не становится удобно. Он невыносимо долго чистит зубы. — Куда я должен сплюнуть?
Я хватаю пластиковый стаканчик с тумбочки и передаю ему. Он отдает зубную щетку. Я бегу в ванную, чтобы промыть её, так что не вижу, как он сплевывает. Действительно не заводит. Ни одна дырка в животе. Ни один шприц, прикрепленный к груди.
Я возвращаюсь, когда он делает глоток воды. Я беру полотенце, хорошо, что оно еще теплое, и протираю его лицо. Медленно. Быть командиром возбуждает. Компенсирует все остальное.
— Так намного лучше.
Я вытираю его шею и двигаюсь к плечу.
— Об обтираниях полотенцем…
Он тащит меня к себе и наши губы соприкасаются. Мне удается забраться на кровать не прерывая поцелуй. Изголовье кровати плавно опускается, наш поцелуй становится страстнее.
Я лежу на боку, половина кровати его, половина моя. Я стараюсь быть осторожной. Он все еще слаб и я не хочу наткнуться на шприц, прикрепленный к потру в его груди, уходящему под кожу.
— Ты до жути хорошо делаешь это на больничной койке.
— Преимущество жизни в берлоге.
Его губы снова сливаются с моими. Его рука скользит под медицинскую футболку, которую мне дали и он ласкает мою спину. Я спала без лифчика. Я наслаждаюсь его прикосновениями к моей коже, целую его сильнее, поворачиваюсь на спину без стандартного падения на пол и жду его.
Он придвигается и ласкает мой живот. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на его ласках, его пульсирующих пальцах.
— Тебя может это убить?
— Да, и я вижу, куда ты клонишь. — Его лицо мрачнеет. — Не уходи, Бет. — Он разводит руки.
Маска слетает с его лица. Я вижу его тоску и разочарование.
— Это чересчур. — Его лицо кривится. — У нас ничего не выйдет.
Я сажусь на свою сторону, обхватываю его лицо руками, целую его мягко и нежно и шепчу:
— Получится, когда придет время.
Он отворачивается.
— Оно не придет, Бет. Я болен навечно.
Он позволяет мне себя поцеловать. Я шепчу:
— Однажды ужасное чудовище, встретило прекрасного принца. Принц увидел страдания чудовища и подарил ему свой поцелуй.
