Словно это, вообще, возможно! Закусываю губу, наперёд зная, что ещё долго его лицо перед моими глазами маячить будет, да без лишних разговоров за родственниками топаю. Всё-таки сама виновата.
Угораздило же! Пора бы, наверное, собственным перевоспитанием заняться. Ответственного человека из себя взрастить, у которого и запасные ключи имеются, и порядок в квартире такой, что даже под толстой лупой ни одной пылинки не найдёшь.
Вновь усаживаюсь на осточертевшее мне сиденье, вновь глубоко вздыхаю, тут же дурея от запаха кедра и тонких ноток лимона, намешанных парфюмерами в Некрасовские духи, и, веки прикрыв, пытаюсь дрожь в руках унять. О работе думаю, о коте, что, возможно, весь день просидел некормленым, а сердце... Плевать ему на мои попытки отвлечься! Всё равно барабанит под олимпийкой, опасаясь порог чужого дома переступать. А он чужой - год прошёл, и наверняка Максим всю мебель сменил, чтоб в свою холостяцкую жизнь внести ярких красок.
- Где что лежит знаешь, - или нет? Ведь стоит нам у подъезда затормозить, он мне знакомый брелок протягивает. Окидывает внимательным взглядом и чуть дольше положенного пальцы на моей ладони задерживает. - Соньку сами поднимете? Устал я, как чёрт.
-Ага, - киваю, уже хватаясь за ручку и словно улепётывающий от полиции воришка, первой на улицу стремлюсь.
Прохладно, даже кофта не спасает. Или от волнения меня знобит?
- Этаж какой?
- Третий, - ну точно!
Вон как трясусь, занося руку над заветной кнопкой! А стоит ключ в замочную скважину вставить, и вовсе, дыхание задерживаю.
Никакого ремонта нет! И даже наши фото в золочёных рамках всё так же на стене в прихожей висят!
Пропускаю вперёд сестру, не забывая щёлкнуть выключателем, и пока она неуклюже, с Сонькой на руках, избавляется от обуви, медленно взглядом по помещению гуляю, пытаясь отыскать хоть что-то, к чему в своё время не успела всей душой привязаться...
-Спальня где? У меня сейчас руки отваляться, - только долго мне этим заниматься сестра не даёт. Шепчет, теперь расправляясь и с Сониными кедами, а когда ответом ей служит тишина, глаза недовольно закатывает. - Ладно, ностальгируй, сама найду!
Ностальгируй, говорит. Это не ностальгия вовсе! Это какое-то странное, позабытое чувство, которое лавиной обрушивается на мои плечи и заставляет на диван присесть. Ведь сколько бы времени ни прошло, а на душе тепло, будто в прошлое вернулась.
Подтягиваю коленки к груди, обнимаю ноги руками, и щеку на них уложив, от нечего делать из стороны в сторону раскачиваюсь... Ну, Антонина! Нашла время болеть! Словно мне одного возвращения Максима в мою жизнь недостаточно! Теперь сиди и гадай, почему мои тапки не выкинул, снимки с глаз не убрал и халат махровый до сих пор в ванной на крючке висит. Не для любовниц же оставил? Кому понравится чужие обноски донашивать?
- А это чьё? - и духи эти... Я их только наполовину опустошила, прежде чем в порыве гнева в Некрасова швырнуть. Они под кровать улетели, а я доставать не полезла...
-Мои, - шепчу и прикрыв глаза, резюмирую. - Хранит.
Вещи в шкафу (грешна, заглянула), книги любимые на полке, и даже щётка для волос до сих пор торчит из настенного органайзера, что он по моей просьбе на дверь повесил. Даже не по себе... Чувство такое, что я не в свободное плаванье пустилась, а в иной мир отошла! И теперь мой разбитый горем супруг боится прощаться с мелочами, напоминающими о том времени, когда мы одну спальню на двоих делили.
-Жуть какая, - вон даже Вера под впечатлением! Садится рядом, подкладывает под спину подушку, и вытянув ноги на стоящий неподалёку пуфик, вздыхает:
- То ли дело ты! Наверное, все его фотки сожгла?
Я же такая - рубить так рубить... а вот с ним не могу!
- Спрятала, - иначе, мазохизм какой-то! Лицо его видеть и раз за разом потерю переживать. - А ему лень, наверное...
- Или до сих пор надеется, что ты обратно вернёшься? Вась, - я над её словами раздумываю, а она меня пальцем в бок тычет, - а может, правда, попробовать? Говоришь не любит тебя, а тут все симптомы налицо, - кивает на огромный портрет, три года назад повешанный над диваном и, забросив руку на глаза, замолкает, чтобы через минуту опять меня удивить.
- Никто не знает, как правильно... Что одному норма, другому хуже смерти. Твердят, что такое прощать нельзя, а что некоторые всю жизнь из-за своей твердолобости не живут, а существуют, не в счёт. Зато гордые. А кому она нужна, гордость эта? Если ты вон за три недели в тень превратилась? Смотришь на него голодными глазами, да в подушку ревёшь. И ладно ревёшь, Некрасов, вообще, скоро в клинику загремит. Так и до шизофрении недалеко, - открывает колпачок от моих духов и пусть пахнут вкусно, брезгливо морщится, отбрасывая флакон на кресло. - Не знаю я... Все ошибаются, Вась. Природа у нас такая. Не роботы же, чтобы ни разу за жизнь не оступится. Порой такое творим, что потом вспомнить страшно... Я вон, вообще, с первым встречным в туалете заперлась. И что, клеймо на меня вешать? Проституткой теперь считать?
Я головой мотаю, а она узор на декоративной подушке пальцем выводит. Медленно, словно наслаждается мягкостью шинила под своими ладошками.
- То-то же... За пять лет ни одного мужика к себе не подпустила, и не только из-за болезни. А потому что знаю, что пустоту внутри одной ни к чему необязывающей ночью не заполнишь. Да и с совестью собственной не договоришься - до сих пор себя грызу.
Затихает. Я слезинку со щеки смахиваю, а она голову запрокидывает и люстрой любуется.
- Вась, неплохой он. Думаешь, наседала бы я на тебя, если б не видела, что вы оба мучаетесь? Да я бы первой тебе по щекам надавала, чтоб перестала по нему сохнуть, если б он бабником был. А он не бабник. Идиот- да, но идиот влюблённый. Словам его не веришь, вокруг оглянись, может, поймёшь чего. Сам себя наказал и до сих пор продолжает.
Ну вот опять! Я надеялась, что в город вернусь и хоть немного протрезвею, а мне в бокал очередную порцию алкоголя подливают! Щедро, чтоб не просыхала годами. Ведь права Вера... Одно дело слова, другое - мои любимые груши на полке холодильника. Сам их не ест, а по привычке до сих пор покупает...
-Так что если и давать второй шанс, то таким, как он, Вась. Кто выводы правильные сделал и на всё готов, чтобы вину искупить. Главное, самой для себя решить, что лучше: на риск пойти или трусливо голову прятать, чтоб не дай бог ещё раз не ранили. Только есть что ранить-то? Если без него не жизнь?
-Спать пора, - шмыгаю носом, заваливаясь на подушки, и натянув на голову плед, в мысли свои проваливаюсь. Переварить нужно. И желательно в тишине.
Глава 16
Максим
Квартира мне от родителей перешла. Когда их не стало, я к дядьке перебрался, а он, чтоб недвижимость зря не простаивала, квартирантов в неё пускал. Так что немудрено, что после загса мы с Васей не один год приводили в порядок наши хоромы. Первый ремонт сами делали, а года через полтора, когда с деньгами стало полегче, позволили себе рабочих нанять. Жена отвечала за дизайн, а я занимался тем, что постоянно подгонял нерасторопных строителей.
-Удобно? - сажусь на диван, лишь чудом не отдавив ей ноги, и с какой-то необъяснимой тоской на жену гляжу. Она только глаза открыла, а уже хмурится.
- А то. Мы за этим диван полгода охотились.
Верно. В мебельных магазинах на нас уже косо смотрели. Ведь как на работу бегали - у них привоз, а мы уже под дверью ждём.
Улыбаюсь, зачем-то поправляя сбившееся одеяло и, устало прикрыв веки, вздыхаю:
-Хочешь, забирай. У тебя из мебели одна кровать, - а я её знаю: спальню свою родне уступит, а сама на надувном матрасе будет ворочаться. День-другой помается, а потом за кредитом в банк побежит - на мою финансовую помощь у неё табу.
- Нет, - видите, даже от такой малости отказывается.
Хватает с пуфика халат - мятный, махровый, который после душа всегда надевала, и торопливо спрятав под ним пижаму, волосы поправляет. И зачем спрашивается? Растрёпанная она даже красивее, чем после нескольких часов в салоне красоты. Домашняя такая, родная, будто и не расходились вовсе.
