так точнее… Все это осталось в прошлом. Как и моя жизнь без нее.
Я думал о том, как получается, что один-единственный человек становится твоей частью. Входит в тебя, в твою плоть и кровь, в мысли и чувства. Проходит время, ты меняешься, старые клетки отмирают, заменяются новыми. Через десять лет ты уже совсем другой человек. А тот, кто вошел в тебя, остается. Можно разойтись, можно убедить себя, что больше не любишь, но он все равно останется жить в тебе. Даже если через год, через пять лет или через десять мы поймем, что у нас не вышло, это уже ничего не изменит. Но я хотел, чтобы вышло. Чтобы мы были вместе.
День влюбленных пролетел мимо: Маша заболела и лежала с высокой температурой. Мои попытки приехать и поухаживать отмела категорически. Таким же тазиком накрылось и Восьмое марта. Пришлось лететь в Москву — пригласили в центральный офис разработчика для беседы с руководством. Мою работу оценили высоко и пригласили на постоянку. Переезжать в Москву я отказался, разрешили удаленно. Были серьезные сомнения из-за отца, живущего за границей, но поскольку гражданство он не менял, этот вопрос как-то утрясли. Как и то, что я сам почти пять лет проработал во вражьем стане. Впрочем, теперь заграница была для меня закрыта. Да я и не стремился — наелся.
— Маш, давай сегодня посидим где-нибудь, — предложил я, вернувшись в Питер. — Есть что отметить.
— Давай, — согласилась она. — У меня тоже есть. Учеба моя закончилась, теперь я официально могу делать узи на приеме. И даже повесить на стенку красивый сертификат.
Что мне всегда нравилось в ней — это ее увлеченность тем, чем она занималась, будь то подготовка к ЕГЭ в школе, учеба или работа. Это был классический человек-дайвер, который не разбрасывается по мелочам, не мечется между многими интересами, а вгрызается в одно методом глубокого бурения. Я сам был таким, в этом мы сходились.
Выбор ресторана я предоставил Маше. Какой хочешь, сказал ей по телефону, любые пять звезд.
— Сев, а давай в «Баден», — подумав, ответила она. — Это не экономия, я понимаю, что ты теперь денежное дерево. Просто это такое…
— Символичное? — помог я, проглотив мятную конфету предчувствия.
— Да.
— Хорошо.
Мы снова сидели в том же маленьком зале, рядом с дисковым телефоном под плакатом советских времен. Я рассказывал о своей поездке, она об учебе.
— Как Марго? — спросил я.
— Трудно сказать, — вздохнула Маша. — Держит дистанцию.
— Почему? Я думал, ей нужна будет твоя поддержка.
— Нужна, но пока на расстоянии. Я тоже не сразу поняла. Люди по-разному принимают то, что на них свалилось. Кому-то надо, чтобы держали за руку и утешали. Кто-то, наоборот, должен остаться наедине с собою. Она уезжала на месяц в Калининград. Одна. Вернулась и подала на развод. Сейчас проходит обследование. От этого будет зависеть терапия. Ее болезнь не лечится, но можно увеличить длительность ремиссий и отсрочить инвалидность. Сейчас-то она практически здорова, но обострение может начаться в любой момент, от любой ерунды. Зрение, слух, чувствительность рук, ног. И много других неприятных вещей.
— А что Кеший?
— Не знаю, Сев. Мы с ним с тех пор не общались. Это последняя тема, в которую я хотела бы совать нос. Не потому, что не хочу знать. Слишком это тонко.
— Понимаю.
— Пойдем? — Маша посмотрела на часы.
— Завтра рано вставать?
— Нет, завтра выходной.
Она улыбалась, глядя на меня, едва заметно, мягко и тепло. И я вдруг понял, что все получится. Должно получиться.
Не может не получиться…
Глава 34
Глава 34
Маша
«Народ, — написал Кеший в личку телеги, — двадцать четвертого июня у Фанечки юбилей — полтос. Двадцать пятого будет поляна у нее на даче. Мы ее последний класс, потом она уже не брала руководство. Поэтому нас и приглашает. Кто хочет — записываемся и скидываемся на подарок».
— Поедем? — спросила я Севку, показав сообщение. — Это воскресенье.
— Давай, — кивнул он. — Любопытно посмотреть на всех.
— Не думаю, что будет много народу. На пять лет собралось всего-ничего из двух классов, а сейчас тем более не наскребется.
— Неважно.
На следующий день после моего дня рождения, который мы отметили в маленьком пансионате в Зеленогорске, Севка собрал вещи, взял кота и переехал ко мне.
«Жизнь идет по спирали, — сказал он, выпустив мордатого британца из переноски. — Я снова у тебя приймаком, но на этот раз плюс один».
Кот относился ко мне настороженно, но без враждебности, и я надеялась, что со временем мы подружимся.
«Кстати, мое предложение по-прежнему в силе», — это прозвучало словно между прочим, когда тем же вечером мы собирались ложиться спать.
«Какое предложение?» — я притворилась, что не поняла, а сама отвернулась, скрывая улыбку.
«Замуж, Маша, замуж. Последняя попытка сделать из тебя честную женщину».
«Вот же сволочь! — я огрела его подушкой по спине. — А сейчас я что, блядь подзаборная?»
«Фу, как грубо! — отобрав подушку, он ловкой подсечкой опрокинул меня на кровать и прижал коленом. — Сдавайся, Маликова. Я теперь не просто сволочь, а очень настырная сволочь. Все равно не отстану».
«Ладно, — вздохнула я. — Сдаюсь. Только с условием. Сначала съездим в отпуск. Если не сожрем друг друга, значит, можно и пожениться».
К моему удивлению, на юбилей вместе с нами вписалось пятнадцать человек — больше половины класса, учитывая, что некоторых уже не было в Питере, в России, а то и на этом свете. Встретились на Финбане.
— И-и-и, Мирский! — завизжала Лидка, повиснув у него на шее.
— Э, — я подергала ее за рукав, — смотреть смотри, а руками не трогай.
— Вы что, опять вместе? — она разочарованно выпятила губу. — Ну вот что ты за хрень такая, Маликова, вечно как кость в жопе.
Впрочем, она тут же переключилась на Кешего:
— Кеш, а где Катька?
— Не знаю, Лида, — он спрятался куда-то в бороду. — Мы разводимся. Видимо, не захотела со мной лишний раз сталкиваться.
— А чего вдруг? — подключилась Алиска.
— Неважно, — отмахнулся Кеший и покосился на меня.
Так, а вот это было уже очень интересно.
За пять месяцев, которые прошли с того момента, как я дала ему
