Крыло… Это похоже на крыло небольшого частного самолета.
— О, боже, нет. — Я оседаю на диван, не сводя глаз с экрана. Внизу бегущая строка: Частный самолет потерпел крушение на одной из взлетных полос аэропорта Вирджинии. Сенатор Пол Вингейт погиб.
Я увеличиваю громкость, и журналистка говорит: «…выживших нет. Учитывая серьезность аварии, считается, что люди на борту погибли при ударе. Сенатор Вингейт направлялся в Хартфорд на завтрашнее мероприятие, его сопровождали пресс-секретарь и два спичрайтера. Также в самолете была Рэйчел Кенсингтон, жена миллиардера Пирса Кенсингтона».
Я опускаю пульт, он выскальзывает из моих пальцев, когда журналистка продолжает репортаж:
«Наши источники утверждают, что миссис Кенсингтон присутствовала на выступлении сенатора Вингейта. Видимо, он предложил ей место в своем самолете, чтобы она могла вернуться домой к своей семье в Коннектикуте. Изначально она должна был лететь коммерческим рейсом, отправляющимся позже этим вечером».
— Нет! — Я закрываю глаза и протираю лицо руками. — Она не умерла!
Из телевизора доносится мужской голос.
— Согласно ранним сообщениям, вскоре после взлета с самолетом возникли проблемы. Очевидцы сообщают, что он упал на полосу, а затем загорелся. Следователи сейчас…
— Она не умерла! — кричу я в телевизор. — Ты не прав! Она не… она не мертва! — Я поднимаю пульт с пола и вслепую ищу кнопку выключения. Найдя ее, нажимаю, потом бросаю пульт прямиком в телевизор, разбивая экран.
Звонит телефон, и я сломя голову мчусь к нему. Может быть, это тот офицер, который прежде звонил мне, хочет сообщить, что ошибся. Что Рэйчел не было в самолете. Она передумала, и решила лететь коммерческим рейсом.
— Да?! — Я еле выдыхаю.
— Пирс, это мама. Мне очень жаль.
Я чувствую влагу на своем лице и осознаю, что плачу.
— Я только что видела новости, — говорит она. — Сейчас приеду.
— Нет! Не приезжай! Это неправда, в новостях солгали. Это все неправда!
— Пирс, я все же приеду.
— Нет, не вздумай приезжать! Ничего не случилось! Ты меня слышишь? Она в порядке. Она едет домой. Гаррет и я…
Гаррет.
О Боже, Гаррет. Я должен ему сказать.
— Как он? — спрашивает она.
Я выглянул в кухонное окно и увидел, как он бежит с футбольным мячом, и с огромной улыбкой на лице.
— Я… я не сказал ему.
— Ты должен, Пирс. Ты же не хочешь, чтобы он увидел это по телевизору.
— Хватит, мама! Хватит говорить мне, что делать!
— Мне нужно приехать. Сейчас не время…
— Не надо! Я справлюсь. — Смотрю, как Гаррет играет снаружи, и чувствую тяжесть в груди. Пульсирующую боль прямо в сердце. — Не приходи. Я сам скажу Гаррету. — Я говорю очень тихо. — До свидания, мама.
Повесив трубку, стою некоторое время, просто наблюдая, как играет Гаррет. Он так счастлив. Я всего лишь хочу, чтобы он был счастлив чуточку дольше, потому что скоро все будет кончено. Его счастье разобьется на части. Так же, как и мое.
Я никогда не буду счастлив снова. Никогда. Моя жена, моя родственная душа, любовь всей моей жизни… ушла. Ушла навсегда. И я никогда не буду счастлив снова.
Через несколько минут я споласкиваю лицо и открываю раздвижную стеклянную дверь, ведущую на задний двор.
— Гаррет, заходи внутрь. Сэм, тебе нужно идти домой.
— Папа, мы можем поиграть еще пару минут? Я показывал Сэму новый пас, который придумал.
— Нет, иди внутрь. Прямо сейчас. — Я делаю глубокие вдохи, чтобы вернуть себе самообладание. Я не могу сломаться сейчас, это будет и так достаточно сложно для него. Ему нужно, чтобы я был сильным. Чтобы дать ему надежду, что мы каким-то образом справимся со всем этим, хотя я не думаю, что мы сможем. Я не знаю, возможно ли это.
Ребята бегут к дому и заходят внутрь, я закрываю за ними дверь. Они идут к раковине, наполняя стаканы водой.
— Сэм! — Я стою рядом с ним. — Тебе пора домой. Прямо сейчас!
Оба мальчика слышат гнев в моем голосе и медленно опускают стаканы.
— Увидимся позже, — говорит Сэм Гаррету, глядя на меня.
— Да, пока. — Сэм выбегает из кухни через гостиную и выходит через парадную дверь. Я жду, пока не слышу, как она закрывается, а затем подхожу к сыну.
— Давай присядем. — Я кладу руку ему на плечо, подталкивая к дивану.
— У меня проблемы? — испуганно спрашивает он.
Я качаю головой.
— Нет, ты ни в чем не виноват.
— Тогда что не так? Почему ты накричал на Сэма?
— Я не хотел. Мне просто нужно было, чтобы он ушел.
— Мы уже поедем за мамой?
Я судорожно сглатываю комок в горле.
— Нет.
— Но ты же говорил, что мы поедем после пяти. Уже начало шестого.
— Мы не идем. — Я смотрю на его руки и беру их в своих.
Он смотрит вниз на наши соединенные руки.
— Почему мы не идем?
— Кое-что произошло. — Я не смотрю на него, но слышу, как у него прерывается дыхание. Он знает, что это кое-что плохое. Он чувствует.
— Что случилось?
— Несчастный случай.
— Что за несчастный случай?
Дьявол, я не могу этого сделать! Я не могу ему сказать.
— Папа, что за несчастный случай?
Я глубоко вздыхаю и сглатываю. Поднимаю глаза и вижу, что Гаррет на меня смотрит. Я не хочу говорить ему, но должен.
— Самолет, на котором летела твоя мама, упал в Вирджинии.
Он вырывает свои руки из моих, его грудь поднимается и опускается, когда он делает частые, небольшие вдохи.
— Он разбился?
Я с усилием киваю.
— Да.
Его глаза расширяются, когда он смотрит на меня. Пытается выяснить, что значат мои слова.
— Она в порядке? — осторожно спрашивает Гаррет.
Я медленно качаю головой.
— Нет, она не в порядке. — Молчу, глядя на него. — Ее больше нет, Гаррет, она ушла.
Он резко вдыхает и быстро встает.
— Нет, она не ушла! Только не мама! — Его губы дрожат, а по щекам бегут слезы.
— Гаррет. — Я тянусь к нему, но он отступает.
— Я… я сделал ей открытку, чтобы… поприветствовать дома. — Его голос дрожит, он икает, утирая слезы. — Она наверху. Я… я пойду возьму ее, и мы поедем… в аэропорт.
Мои глаза снова увлажняются, и комок в горле обжигает, будто я проглотил кислоту.
— Мы не поедем в аэропорт, Гаррет.
— Она не ушла! — кричит он, когда слезы льются из его глаз. — Она не ушла!
Я вскакиваю с дивана, и прижимаю к себе Гаррета.
— Мне очень жаль, Гаррет.
— Опусти меня! — Он начинает пинаться, пытаясь вырваться.
Я сажусь на диван и держу сына, крепко прижимая к груди.
— Это моя вина.
— Она не мертва! — Теперь он взахлеб рыдает. Я не могу
