смотреть, как мои слова причиняют ему боль. Моя собственная боль была достаточно сильной, но теперь я чувствую и его, и это мучительно.
Я пытался быть сильным ради Гаррета, но больше не могу. Мое тело дрожит, слезы текут по лицу.
Он смотрит на меня. Никогда прежде мой сын не видел, как я плачу. Ни разу.
— Папа? — шепчет Гаррет сквозь слезы.
Я кладу руку ему на голову и прижимаю лицом к своему плечу. Я не хочу, чтобы он видел, как я разваливаюсь на части. Он может слышать мои рыдания и чувствовать мое дрожащее тело, но я не хочу, чтобы он видел мое лицо.
Я целую его макушку, закрываю глаза и просто обнимаю.
Проходят минуты, я даже не осознаю, сколько. Вдруг Гаррет отталкивается от меня, крича со слезами на глазах:
— Ты это сделал!
Я обнимаю его, удерживая на коленях.
— Гаррет, перестань, пожалуйста.
— Ты виноват! Ты! — Он кричит мне в грудь. — Ты заставил ее поехать! Я сказал маме, чтобы она осталась дома, но ты заставил ее поехать!
— Гаррет, нет. Она хотела поехать.
— Нет, не хотела! Она сказала, что хочет остаться! Остаться здесь, со мной. Если бы она так и сделала, она бы не умерла!
Он использует всю свою силу, чтобы бороться со мной, но я не отпускаю его. Схватив за руки, прижимаю к своей груди.
— Это был несчастный случай, Гаррет, — говорю я. — Ужасная авария.
— Нет! — Он плачет так сильно и горько, что едва может дышать.
Я не могу справиться с этой болью. Я не могу смотреть, как больно ему, а также чувствовать собственную боль. Ее слишком много, всего слишком много. Боль невыносима, но я его отец. Я все, что у него осталось. Поэтому я постараюсь забрать его боль и сделаю все возможное, чтобы помочь ему пережить сегодняшний день.
Я сжимаю свои руки вокруг его вздрагивающего тела.
— Мне очень жаль, Гаррет, я так виноват…
Мы долго сидим на диване. Надрывается телефон, но я не отвечаю. Мне все равно, кто звонит и что они хотят сказать. Единственное, что сейчас имеет значение, это мой сын.
Проходит час, и плач Гаррета постепенно стихает. Моя рубашка пропитана его слезами, его маленькое тело съежилось в моих руках, голова покоится на моей груди, пока он обхватывает мою шею своими ручками.
Мы — все, что осталось друг у друга. У меня остался только он, но не думаю, что для него меня достаточно. Я точно знаю, что нет. Он был близок со своей матери, они всегда все делали вместе. Гаррет несомненно любит меня, считает, что я хороший отец, но только потому, что его мама сделала меня таким. Теперь ее нет, так что со мной будет? Стану ли я тем человеком, которым был до встречи с ней? Я не хочу, но что если так и случится? Что если я не смогу остаться тем, кем стал благодаря Рэйчел?
Проходит еще час, и Гаррет засыпает в моих руках. Он устал плакать. Я целую его в лоб, затем закрываю глаза и погружаюсь в воспоминания.
Рэйчел чуть не умерла во время родов, и я был так напуган, что потеряю ее. Я умолял Бога не забирать ее у меня, но он не внял моим молитвам. Теперь она у него, он забрал ее. Но почему? Это наказание за все плохое, что я сделал? Если и так, то это несправедливо. Нечестно по отношению к моему сыну, ведь он не сделал ничего плохого. Он просто маленький мальчик, и ему нужна его мама.
Я крепко держу его, слегка покачивая, как в детстве. Он погружается в глубокий сон, и я несу его наверх в его комнату. Кладу на кровать, укрываю одеялом и целую в макушку.
Еще рано, и я не смог бы уснуть, даже если бы попытался, поэтому я просто спускаюсь вниз. Сев за кухонный стол, вспоминаю, когда мы его купили. Как раз незадолго до того, как сыграли свадьбу по требованию моих родителей. Честно сказать, я переживал, что ее вообще не будет, что они передумают и все отменят. Хотя организация согласилась и даже запланировала это мероприятие, я все еще не верил до конца, что они позволят ей свершиться. Я думал, что это станет моим наказанием за тайный брак с Рэйчел. Думал, что они позволят мне поверить, что я мог бы получить ее, но потом они бы все переиграли, остановили свадьбу, и вынудили бы меня развестись.
Но этого не произошло. И я до сих пор не знаю, какое наказание меня ждет за женитьбу на Рэйчел.
Я потрясенно замер, а затем вскочил со стула. Это оно? Это мое наказание? Они сделали это с Рэйчел? Но они же не знали, что она будет в самолете! Решение было спонтанным, и никто не знал, кроме Вингейта и меня.
И «Дюнамис» не убьет сенатора. Зачем? Тот слишком ценен, поэтому они и планировали добиваться его переизбрания. Если бы они хотели убить Рэйчел, они бы выбрали другой путь. У них в запасе множество способов лишить людей жизни. Куда более простых и менее публичных.
Это не организация. Обычный несчастный случай. Ужасная трагическая авария.
Телефон снова звонит, и я испытываю желание разбить его о стену. Не хочу ни с кем разговаривать, но и не хочу, чтобы громкий звонок разбудил Гаррета.
Телефон продолжает звонить, и я поднимаю его, чтобы ответить.
— Кто это? — отрывисто кричу прямо в трубку.
— Это Джек. — Я слышу его тяжелое дыхание, он будто задыхается.
— Джек, почему ты звонишь мне домой? Ты же знаешь, мы не можем…
— Они уже знают. Или, по крайней мере, один из них точно. Кто-то нашел мой телефон, тот, с которого я тебе звонил. Он пропал, так что все очевиднее некуда.
Дерьмо, это плохо. Плохо для нас обоих.
— Я не могу сейчас думать еще и об этом. Рэйчел…
— Да, я знаю, — прерывает меня он. — Мне нужно встретиться с тобой. Прямо сейчас.
— Зачем? О чем ты говоришь?
— Это срочно, Пирс. Встретимся в 225.
Это номер, который мы присвоили одному месту, где могли бы встретиться и поговорить без опасений, что нас подслушают или увидят. Мы выбрали пару мест, присвоили им номера, поэтому, если бы нас прослушивали, то никогда бы не поняли, где мы с Джеком встречаемся. У нас есть в запасе пара мест, каждая с разным номером. Местоположение 225 в пяти милях отсюда. Весьма живописное местечко, где часто останавливаются и фотографируются
