моей спиной помогал своему отцу победить моего отца. И, не узнай я об этом сегодня утром столь болезненным образом, продолжал бы делать это и впредь. Поэтому моему краткому приключению с Даниилом Благовым суждено было рано или поздно закончиться. Как ни больно признаваться себе в этом, но альтернативы просто не существует.
И все же… И все же я не могу поверить, что все это время он просто играл со мной. Ведь вместе мы пережили столько волшебных моментов: хоть немного, но я ведь должна была ему нравиться? Неужели все это – забота, улыбки, нежность, ревность, даже занятия любовью – было просто притворством?
Он сказал, что любит меня, но разве любящий человек поступил бы так? Обманул в самом важном, зная, как тяжело мне будет принять его ложь?
Резко отбрасываю эти мысли. Пытаюсь вздохнуть поглубже, но каждый вдох дается с трудом, отдаваясь тупой болью в сердце.
Во всем виновата я сама. Я просто влюбилась, безоглядно, страстно, и потеряла связь с реальностью. А она такова, что в финале мы бы не смогли быть вместе.
Внезапное урчание желудка напоминает мне, что я ничего не ела со вчерашнего ужина у мамы. Потрясения, одно за другим, заставили меня забыть о еде, и сейчас я вдруг чувствую, что страшно голодна.
Не желая ни с кем встречаться, я заказываю еду в номер, а потом иду в маленькую ванную. Расчесываю волосы, умываю лицо холодной водой и обещаю себе пережить крушение своих надежд со всем достоинством, на которое я способна.
* * *
На следующий день я возвращаюсь в пустой родительский дом и в свою комнату. Там все осталось так же, как было, когда я ночевала здесь в последний раз. Недочитанная книжка на тумбочке, поплывшая ароматическая свеча, а на спинке стула все еще висит моя домашняя толстовка, словно ждет своего часа, точно зная, что я вернусь.
С мрачной иронией я снимаю с себя вещи, в которых проходила больше суток, принимаю душ и надеваю ту самую толстовку. Несмотря на горький ком в горле и жжение в глазах, я не плачу. Не плакала ни разу за все это время. И сейчас не позволяю себе такой слабости.
Решительно снимаю чехол со стоящего в углу мольберта. Моя жизнь в руинах, сердце ноет, и грудь разрывается от тоски, но я уверена, что рисование – это единственный для меня шанс выстоять в этой схватке с чувствами. Поэтому я обмакиваю кисть в черную краску и широкими мазками закрашиваю чистый холст.
С момента моего ухода из квартиры Даниила и короткого телефонного разговора прошло почти две недели. С того памятного дня он больше ни разу мне не звонил, и это только сильнее укрепляло меня в мысли, что ему с самого начала было на меня наплевать. И хотя в голове постоянно крутились сотни «почему» и «зачем», а в мыслях я вновь и вновь проживала его слова и поступки, логики тому, что произошло, я найти не могла. Что-то было не так. Какая-то деталь, которую я упустила из виду, могла помочь мне сложить полную картину, но она постоянно от меня ускользала. Это нервировало меня, терзало, незаконченным предложением висело в воздухе, но инициировать встречу с Даниилом я была не готова. Может быть, боялась, что, стоит нам расставить все точки над i, все между нами будет бесповоротно закончено?
Чтобы не думать о разбитом сердце, я с головой погрузилась в учебу. После занятий шла на художественные курсы, потом до самой ночи рисовала дома. Во время одной из пейзажных сессий куратор школы Дарья спросила меня, не ищу ли я подработку. Им в галерею требовался ассистент на неполный рабочий день, который должен был собирать каталоги работ, заниматься входящей и исходящей корреспонденцией и решать текущие вопросы с художниками. Несмотря на то что работа была рутинной, я с радостью ухватилась за это предложение. Во-первых, это были небольшие, но мои собственные деньги, на которые я надеялась в будущем снять себе квартиру, а во-вторых, это позволяло мне до отказа занять делами все свои вечера.
Неделю назад домой вернулись родители с Андрюшей. Накануне их приезда я долго думала и переживала, как пройдет наша встреча, но все вышло как-то естественно. Мама крепко обняла и поцеловала меня, едва я встретила их у порога, а отец довольно дружелюбно улыбнулся.
– Прости меня, пап, – вырвалось у меня вместо приветствия.
Я вовсе не планировала говорить это так, с порога, не дав отцу даже разуться, но, с другой стороны, когда-то я уже тянула с важными признаниями достаточно долго, и воспоминания о том, чем кончился поиск «подходящего» момента, все еще были свежи в моей памяти. А спонтанность этого поступка лишь избавила меня от мучительных сомнений и нервозности.
– И ты меня прости, малышка, – произнес папа мягко, раскрывая свои объятия, в которые я без раздумий бросилась в тот же миг.
Впервые с тех пор, как я ушла из квартиры Даниила, мои глаза стали влажными. Лицо дрогнуло, два тонких ручейка покатились вниз по щекам к подбородку, и я не заметила, как разрыдалась, находя запоздалое утешение на плече у отца.
* * *
Это было странное время. Не было и минуты, чтобы я не вспоминала про Даню. Первые дни с родителями и братом поначалу приободрили меня, заставив на время переключиться со своих личных переживаний. В их компании сердечная боль будто отступала, но со временем их общество стало лишь подчеркивать безнадежность моих собственных отношений.
Мама настойчиво пыталась достучаться до меня и выяснить подробности расставания с Даниилом, но я давно научилась уходить от тем, на которые была не в настроении разговаривать. В конце концов мама прямо сказала мне, что я совершила ошибку, отказавшись от него, и чем больше времени проходило, тем сильнее я сама верила в это.
Жизнь вдали от него утратила свои краски.
Казалось, я уже никогда не буду прежней. Не смогу почувствовать легкость общения, рассмеяться шутке от чистого сердца, довериться другому человеку. Никогда не смогу полюбить.
* * *
– Я подыскала квартиру, – как бы между делом говорю родителям за завтраком. – Недалеко от университета. Она совсем крошечная, но мне этого достаточно.
Отец хмурится, вяло пережевывая омлет.
– Не обижайся, пап, – прошу я. – Но мне пора жить отдельно. Месяца на два мне денег хватит из того, что я успела отложить. И Дарья мне платит за работу.
Папа мрачнеет еще сильнее.
– Ты
