Они много разъезжали, навещали знакомых, проводили время с ее семьей и друзьями. Кроме того, Мадди познакомилась с отцом и сестрой Митча, но виделась с ними лишь однажды; встреча была напряженной и неловкой – вежливая светская беседа, не более того.
А вот отношения Митча с матерью постепенно улучшались. На прошлой неделе они даже звонили друг другу, не используя Мадди как предлог для разговора. Конечно, это не идеал, а реальная жизнь. Но иногда идеал – это уже чересчур.
– Спасибо за комплимент, принцесса. – Митч одарил ее кривоватой улыбкой, той же самой, которой встретил Мадди в ту первую ночь, когда она вошла в бар. Но теперь бар принадлежал Сэму.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Мадди, глотнув кофе из чашки, которую держала в руке.
– Как-то… странно, – признался Митч, пожав плечами.
Мадди решила, что он нервничает – другого объяснения она не находила.
– Но ты все сумеешь, – заявила она с улыбкой.
Он снова пожал плечами и принялся дергать за узел галстука.
– Конечно. Ведь это – несложное дело, верно?
Мадди, не ответив, снова глотнула кофе. Пусть дело не слишком сложное, но она-то знала, как много значит оно для Митча. Он рьяно принялся за дело Люка. Бедняге пришлось сидеть на диване и читать книги по юриспруденции! Господи, как же это скучно!
Но главное – по городу разнеслись слухи, и люди стали приходить к нему на консультации. Мадди же хвасталась – говорила, что с самого начала была права; оказалось, что обитателям Ривайвла были безразличны чикагские скандалы в среде богачей.
Ее щеки вспыхнули при воспоминании обо всем, что Митч делал с ней прошедшей ночью – в отмщение за ее хвастовство.
Он хмыкнул, привлекая внимание Мадди к своему отражению в зеркале.
– У кого-то нечистые мысли, а?
– Не у меня, – заверила Мадди с притворной невинностью. – Вчера я была на исповеди. Не могу же я сегодня все испортить…
– Принцесса, мы живем в грехе. Ты все испортила в ту минуту, как вышла из церкви.
– Ну… Нельзя же ожидать, что я буду самим совершенством!
Мадди снова начала ходить в церковь и к психотерапевту в Шривпорте, который помог избавиться от чувства вины из-за смерти отца. Ей становилось легче.
Она стала осознавать, чего хочет от жизни. Принялась реставрировать фермерский дом. Работа была трудной, но Мадди поняла, что любит работать руками, любит то удовлетворение, которое возникает, когда все сделано именно так, как задумывалось. Она стремилась воплотить в жизнь свои фантазии.
И снова начала писать картины.
После первого же мазка кистью по холсту Мадди ужасно удивилась – как же она могла не притрагиваться к краскам все эти годы?! А сейчас она… словно вернулась домой.
Она даже получила кое-какие деньги за свою первую работу. По чистой случайности. Как-то в закусочной «Эрлз» Мадди завела разговор с пятилетней девочкой по имени Джессика, которая была одержима феями. Восхищенная ее энтузиазмом, Мадди нарисовала ей картину на бумажной салфетке. Вечером мать Джессики, давняя подруга Грейси, зашла сказать, что дочери очень понравился рисунок, и попросила Мадди нарисовать фреску в ее спальне. Мадди схватилась за представившийся шанс и сразу же предложила несколько идей, которые предстояло обсудить с родителями девочки.
– Я тут подумал… – начал Митч, отвлекая ее от мыслей о ярко раскрашенных феями стенах.
Мадди встретилась с его взглядом в зеркале и кивнула.
– Да-да, слушаю.
– Мне нравится, что люди просят у меня помощи. Но завещания и разводы – не слишком интересные дела. Может, не сейчас, но я… Что, если мне переквалифицироваться в прокуроры? – Он отвернулся от зеркала и взглянул на Мадди.
Она подошла к нему, поставила кофейную чашку на столик и провела пальцем по его подбородку.
– Похоже, превосходная идея!
– Но они могут не принять меня… – проворчал Митч.
Мадди приподнялась на носочки и поцеловала его в шею.
– Если не примут, придумаешь что-нибудь еще.
– Ты не волнуешься?
– Ни чуточки.
И она сказала чистейшую правду. Теперь все ее дороги вели к Митчу, в Ривайвл – и к жизни, которую они построят вместе.
Он обнял ее.
– Я говорил тебе сегодня, как счастлив, что ты перестала противиться и перебралась ко мне?
– Сегодня – еще нет, – ответила она, наслаждаясь запахом Митча. – Но прошлой ночью несколько раз упоминал…
Несколько недель Мадди пыталась жить одна в квартирке над гаражом Грейси, решив, что должна приобрести жизненный опыт, прежде чем перебраться к Митчу. Но подобный «жизненный опыт» ужасно ей не нравился. Когда же у нее вошло в привычку пробираться в дом Митча и ложиться в его постель среди ночи, он решил положить конец такой самостоятельности.
Мадди улыбнулась и прижалась к его груди. Возможно, это неправильно, но ей все равно. Только в доме Митча она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
– Вот что, Мадди… Ты же знаешь, что я тебя люблю? – проговорил он неожиданно.
– Да, знаю. А я люблю тебя.
Митч лукаво улыбнулся.
– Тогда пойдем со мной.
Митч взял ее за руку и повел в спальню. Мадди села на кровать, а он подошел к антикварному комоду и вынул оттуда шкатулочку. Подошел к кровати и, сев рядом с Мадди, протянул ей шкатулку.
– Я хотел отдать тебе это сегодня вечером, но когда увидел тебя сейчас в дверях ванной, то понял, что не могу ждать.
Мадди смотрела на шкатулку. Деревянная, с изящным резным рисунком в виде лилии и с какими-то словами на иностранном языке…
– Что это? – спросила она.
– Это принадлежало моей бабке. Дед купил ей в медовый месяц. Это – французский. Тут написано: «В жизни есть только одно счастье: любить и быть любимой».
– Как прекрасно… – Мадди прослезилась при мысли о том, что Митч подарил ей такую драгоценность.
Он кивнул на шкатулку.
– Открой ее.
Собравшись с духом, Мадди подняла крышку – и ахнула. Все поплыло у нее перед глазами.
Митч тронул ее за плечо.
– Понимаю, прошло только три месяца, но у нас в семье такие встречи – как моя встреча с тобой той ночью, когда сломалась твоя машина, – предвещают долгий счастливый брак.
Мадди не сводила глаз с кольца. Великолепное! Платиновое, с двумя маленькими изумрудами по бокам трехкаратного бриллианта. Она взглянула на Митча, и тот проговорил:
– Мадди Донован, ты выйдешь за меня?
– Да! – воскликнула она и тут же поцеловала его. И в этом «да» не было ни малейших колебаний. Ни тени тревоги. Ни зернышка сомнения. Ее сердце принадлежало только одному мужчине. Тому, что сидел сейчас рядом с ней.
Митч надел кольцо ей на палец и сказал:
– Моя бабушка была бы счастлива, узнав, что ты носишь ее кольцо.
