облизываю губы и тут же морщусь, потом что в рот попадает гигиеническая помада, — какие распоряжения?
Лишь бы не уволили. Без премии справимся.
Неправильно истолковав мою гримасу, старшая суровеет:
— Если ты думаешь, что ты теперь особенная — забудь. Я с тебя глаз не спущу.
— Да в чем дело, Екатерина? — сказать, что я растерялась, не сказать ничего.
— У тебя новые обязанности, — выплевывает старшая. — Геннадий введет тебя в курс дела. Зайди к нему, он тебя уже ждет.
Не знаю, чем я насолила, но чтобы не раздражать ее еще больше, молча киваю. А я явно нечаянно наступила на какую-то мозоль, потому что перед тем, как за моей спиной закрывается дверь, мне в спину доносится едкое:
— Посмотрим, как у тебя получится. Это тебе не жопой подмахивать.
Внутри будто еж ощетинивается колючками, пропитанными лютой несправедливостью.
Что я ей сделала?
Похоже, Геннадий мне сейчас и расскажет.
Так оно и выходит.
Геннадий сегодня смотрит по-другому. Оценивающе, что ли. Словно пытается понять, что во мне особенного. Говорит сухо, а глазами так по мне и шарит.
Когда до меня доходит смысл его слов, я понимаю, какую жирную свинью подложил мне Воронцов.
Лучше б он меня премии лишил.
А он взял и повысил меня, стажерку, через голову старшей, назначив на должность, на которую та метила сама. Теперь мне понятные брошенные ею слова. Пока только старшая высказалась, но после вчерашнего вызова на ковер и прощания в торговом зале, так будут говорить все сотрудники. Для них картина очевидна.
Повышение, которое мне не нужно. Да, зарплата выше, но мне важен график, а на новой позиции придется вкалывать как не в себя. Я не лентяйка, но устроилась я сюда только ради графика. Это самое важное. Мне не подходит другая работа. Не говоря уже о том, что меня переводят в «Отдел интима». Сейчас же секс-игрушки перевели в товары для красоты и здоровья. Я просто не смогу работать в этом отделе.
— Мне не подходит, — хриплю я. Денег жаль, но самое главное для меня — уделять время Тимке.
— Тронь, — кривится Геннадий. — Не выкаблучивайся. У тебя еще испытательный срок не кончился, а уже такой карьерный взлет. Твои «таланты» оценили. Радуйся.
Уже радуюсь. Даже ты позволяешь себе намеки, что ждать от остальных? Бойкот? Саботаж? Подставы?
— Мне не подходит, — как можно тверже повторяю я. — Перевод возможен только с моего согласия. Так вот, я не согласна.
— Приказ уже подписан, — он кладет передо мной бумагу. — Если отказываешься, разговаривай с тем, кто тебя назначил.
— Когда можно попасть к директору?
— Не с ним. Тебе к Виктору Андреевичу, — с паскудной ухмылкой, подтверждает Геннадий мои подозрения о том, кто непрошено вмешался в мою жизнь. — Как видишь, его здесь нет.
— Как мне его найти? — если я проглочу это, Воронцов так и будет вытирать об меня ноги.
Геннадий кивает на окно, из которого виден соседний бизнес-центр.
— Двадцать третий этаж, приемная. Рабочий день, кстати, начался. Иди в зал.
Едва дождавшись обеденного перерыва, я мчусь в указанном Геннадием направлении.
И меня даже пропускают без предварительной записи.
Секретарь, покосившись на корпоративный шарфик, предупреждает:
— Придется подождать.
Да-да, я подожду.
Только я забываю одну существенную деталь, а именно, что Виктор Андреевич — натуральный псих.
Я сижу в приемной Воронцова, напряженно ожидая разрешения войти.
Светлое помещение с дорогой даже на первый взгляд мебелью, пахнет вкусно. Воронцовым.
Постепенно отогреваясь после уличного мороза, я возвращаюсь к горьким размышлениям о том, что утренние надежды, что все наладится, пошли прахом.
Возможно, сейчас я лишусь работы. А где найти новую в декабре, я не знаю. Да и в январе рынок труда спит. Набирать персонал начинают лишь в начале весны.
Печальные перспективы.
Я жду уже минут десять, когда приоткрывается дверь кабинета Воронцова.
Выглянув оттуда он протягивает папку секретарю.
— Мария, меня пока не беспокоить.
— Виктор Андреевич, к вам посетитель, — она указывает в мою сторону.
Воронцов переводит взгляд на меня, и в нем вспыхивает нечто хищное.
— Варвара… — тянет он, разглядывая меня плотоядно. — Ну проходи…
Воронцов гостеприимным жестом открывает дверь шире, только вот посторониться, пропуская меня внутрь, ему и в голову не приходит.
Не прижаться к нему у меня выходит чудом, но мне кажется, что он меня нюхает. Мне становится не по себе.
В кабинете вместо того, чтобы занять место за письменным столом, Виктор садится в кресло на фоне панорамного окна. Указывая хозяйским жестом на свои колени, он приглашает:
— Садись.
— Я постою. Это займет всего минуту, — холодно отвечаю я.
— Можно и стоя, — двусмысленно замечает Воронцов. — Но ты меня уже оскорбляешь. Сначала семь минут, теперь одна. Это провокация?
— Я отказываюсь от перевода, — сразу перехожу к делу, потому что становится понятно, что Виктор может упражняться в остроумии бесконечно.
Черная бровь приподнимается.
— Не говори глупости.
— Мне не нужны такие «авансы»!
— Не проблема, — ухмыляется он. — Можешь отработать прямо сейчас.
Чувствую, что от гнева у меня сжимаются кулаки, и сводит скулы.
— Просто оставьте меня в покое. Мне ничего не нужно. Вы и так испортили мне отношения с коллегами.
Воронцов, уставший меня ожидать в кресле, поднимается и медленно надвигается на меня.
— Ты пришла сюда сама, зная, что я хочу дать тебе в рот, а потом нагнуть над столом, спустить твои джинсики и отодрать с оттяжечкой. Пришла и своими пухлыми губками говоришь мне: «Нет!»? Ты издеваешься? Думаешь, я поверю? К чему это кокетство?
Загнав меня в угол и рывком прижав меня к себе, Виктор одной рукой пытается стереть на мне несуществующую помаду. Разозлившись, кусаю его за палец, и… лучше бы я этого делала.
Сверкнув молнией в черных глазах, Воронцов впивается в мои губы.
Стискиваю зубы изо всех сил, чтобы, несмотря на весь напор, его язык не оказался у меня во рту. Виктор меняет тактику. Поцелуй из карающего становится нежным, а его рука забирается мне под джемперок. Я хочу возмутиться, и Воронцов мгновенно этим пользуется.
Секунда, и его язык сплетается с моим.
Я не справлюсь с ним! Он слишком огромный, слишком сильный!
Попытка прикинуться резиновой, не реагирующей ни на что куклой, чтобы отбить у Виктора желание меня целовать, проваливается с треском.
Похоже, он воспринимает это как капитуляцию и лишь усиливает натиск. Мнимая покорность распаляет его.
Рука на талии сжимает меня крепче, прижимая к твердому, будто отлитому из стали телу. Пальцы, удерживающие до этого мой затылок в плену, теперь поглаживают чувствительную кожу на шее. Горячие
