Я распахиваю ресницы, роняю руки и резко разворачиваюсь, чтобы осадить его, но…
Он слишком близко. И первое, что я вижу, это бугор в паху.
Я поднимаю на него возмущенные глаза.
— А пока я нашел для тебя подходящее занятие.
— Какое еще занятие? С какой стати? — поражаюсь я. Он мне, что, хозяин?
— С той стати, что, если ты пойдешь мне навстречу, то проблем у тебя будет меньше, — выдает он, вытягивая у меня над виском короткую прядку.
Чувствуя, как холодеет в животе, я отклоняюсь от наглой руки, которая позволяет себе слишком многое. Прямо сейчас я остро чувствую, что мужчина возбужден, неодет, и я на его территории. В буквальном смысле слова загнана в угол.
— Вы мне угрожаете?
— Что ты, — ухмыляется он. — Я тебе предлагаю выход из положения.
— И чего же вы от меня хотите? — задаю вопрос, хотя и предполагаю, что мне не понравится то, что я услышу. Правда, я не знала насколько.
— А ты не догадываешься? — с издевкой спрашивает он. — Задобрить меня. Поёшь ты складно, вот и посмотрим, на что способен твой язычок. Пойдем в ванную, и ты как следует поработаешь. Я буду доволен, только если вся твоя помада останется у меня на члене. Не обижу, на новые тряпки хватит.
Какая помада? Я не накрашена… Что?
— Вы пьяны? — ахаю я. — Это объясняет, почему вы не слышали, как я вчера зашла. Валялись в отключке! Как вам только ребенка доверили!
— Ты что несешь? — снова рычит озабоченный папаша.
— Я несу? Я, кажется, достаточно дала понять, что никакого отношения к древнейшей профессии не имею! И этим самым я никогда… — да я даже при мужчине это слово не могу выговорить. Минет.
— Ну когда-то же надо начинать сосать. А под хруст купюр дело пойдет бодрее. Или тебе лучше безналом?
— Вы и дочери подобную позицию прививать будете? — я шокирована циничными словами до глубины души.
— Не смей приплетать сюда дочь! Я все больше убеждаюсь, что это очередной заход. В прошлый раз у стервы не получилось, решила еще раз попробовать! Так вот передай ей, что я спущу на нее всех адвокатов.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Ты, продажная тварюшка, овца в волчьей шкуре, действительно не понимаешь, куда влезла.
У меня больше не получается сдерживаться, крупные слезы катятся по щекам, попадая на губы.
Слизнув соленые капли под злым карим взглядом, сглатываю едкий ком в горле и дрожащим голосом говорю, как можно тверже:
— Никакой выход я искать не собираюсь. И уж тем более, не… не буду делать ничего подобного. Ситуация выеденного яйца не стоит. Звоните в администрацию. Они разберутся.
Что тогда, что сегодня, Воронцов вел себя отвратительно. Да, сегодня он меня ни в чем не обвинял, но… он, видите ли, решил совместить. Удобно иметь под рукой няню, которая с готовностью раздвигает ноги.
Запредельный цинизм.
И выдвинул свое «предложение», как будто я ему должна радоваться!
И ведь красивый мужчина. Семья есть.
Какой бы он не был гадкий, но дочь любит.
Как может сочетаться такое отношение к дочери и призрение к женщинам?
Или оно у него не ко всем? Но чем я перед ним провинилась?
Виктор тогда так психанул, увидев, мои слезы, что я испугалась. Он позвонил таки в администрацию, и я была уверена, что Воронцов действительно создаст мне проблемы за то, что я его «не задобрила».
Не знаю, что он наговорил, но безопасники общались со мной в недопустимом тоне. Я чувствовала себя вываленной в грязи. И только когда дозвонились до уже закончившего смену и отправившегося спать портье, все выяснилось.
Воронцов покинул нашу недружную компанию раньше. Интересно, что Виктор Андреевич почувствовал, когда ему сообщили, что он был кругом неправ?
Что ему вообще от меня надо? Я уже поняла, что разыскал он меня не для того, чтобы извиниться. Сделать меня няней Эстель? Глупости.
У меня же есть ребенок, я бы никогда не доверила Тимку едва знакомой тетке, которая няней никогда не работала.
Так захотел со мной переспать. Тоже верится с трудом.
Скорее, взыграло задетое самолюбие.
Что я ему тогда на прощание сказала? Что лучше просижу семь дней в камере, чем пролежу семь минут под ним?
Я тогда была на грани, и не сдержалась.
Воронцов решил отыграться?
Блажь богатеньких мне непонятна.
Мне бы ботиночки новые купить, у Тимошки нога опять подросла. Деньги есть, но они летят, как в бездну. Словно проскальзывают между пальцами. Боялась, что на следующий месяц совсем придется ужаться, чтобы секцию оплатить, но вроде премию пообещали.
Я мрачнею. Надеюсь, Воронцов не опустится до такой подлости, как наказать меня рублем за отказ.
Частично я оказываюсь права. Премии меня не лишают.
Воронцов поступает изощрённее.
Утром вчерашние обиды на жизнь в целом, и на Воронцова в частности, бледнеют. Словно немного выцветают.
Стоя у плиты над норовящим убежать какао под оглушительные звуки мультика и поглядывая на собственноручно сделанный маникюр, я отчетливо понимаю, что блажь Виктора Андреевича сойдет на нет, не оставив и следа, как только он приглядится ко мне получше.
Не из тех я женщин, что называют роковыми. В одержимость замученной бытом и недосыпом особой я, простите, не верю. И уж точно таким не будет страдать шикарный ухоженный мужчина вроде нашего владельца.
Да и некогда мне. Забот полон рот.
А угрозы Воронцова?
Ну не будет же он мотаться к нам в магазин каждый день? А, как известно, с глаз долой — из сердца вон.
А у него и сердца нет. Один кассовый аппарат для пересчета банкнот.
Забросив Тимку в сад, я бегу на работу. Пришлось переговорить с воспитательницей, чтобы она не заставляла его пить молоко с пенкой, поэтому времени все меньше.
Чудом влетаю вовремя, у меня еще целых пять минут в запасе, но, пока я переодеваюсь, старшая смотрит на меня неодобрительно.
Перчатки я оставила у Тимки в саду. Раздевала его и сунула на шкафчик, а потом умчалась, забыв про них напрочь. И теперь я замерзшими негнущимися пальцами завязываю корпоративный шарфик под недовольным взглядом старшей, нервничая все сильнее.
Что не так? Я же не опоздала!
— Варвара, — с претензией в голосе окликает она меня. — Насчет тебя распорядились.
У меня все внутри обмирает.
— Кто? — холодея, спрашиваю я.
— Тебе лучше знать, кто, — прищуривается старшая.
Воронцов. Больше некому. Директор забыл о моем существовании сразу же после собеседования.
— И… — я
