поводу полного спокойствия, но решил отбросить бестолковое волнение и довериться компетентному учительскому мнению. Просто попросил Маринку присмотреть за Тёмкой.
– Ты же понимаешь, что ты сейчас за старшую, да? Помогай брату. Это только с виду кажется, что ему всё равно, а на самом деле ему сложнее, чем всем нам. Просто он не может об этом сказать. Понимаешь?
– Угу.
– Вот и хорошо. Давай, Марин, я на тебя рассчитываю! И Ольгу Николаевну слушайся, пожалуйста.
Она всхлипнула.
– Когда ты приедешь?
– Точно не знаю, но постараюсь как можно скорее.
Первые два дня в стационаре всё звонил Оксане, но безуспешно. Её молчание по привычке отзывалось то раздражением, то беспокойством. Он не привык не понимать, что происходит, ему нужна была подотчётность и предсказуемость событий – только в этом случае он чувствовал себя в состоянии обеспечить безопасность и стабильность. Потом взял себя в руки и, признав, что его беспокойство не должно иметь к самостоятельной взрослой чужой женщине никакого отношения, перестал названивать.
Новая жизнь худо-бедно вошла в колею, и, хотя Маринка продолжала ныть и тайком жаловаться на Ольгу Николаевну – то подливку противную готовит, то косички не такие заплетает, то заставляет читать книжки и повторять таблицу умножения, и остальное в том же духе – но в целом всё было ровно.
Сама мама Василия, оказывается, давно уже заочно обожала Андрея по рассказам сына, и теперь готова была чуть ли не весь свой отпуск посвятить заботе о его детях, параллельно обслуживая гостюющего ветерана и наготавливая передачки в больницу для самого Андрея. Попковский тоже каждую свободную минуту проводил с детьми и даже научил Маринку играть в шахматы.
Словом, сообща действительно справились.
И всё-таки Андрей постоянно пытался уйти домой, однако отпустили его только аж на шестой день, да и то с боем и неофициально, увещевая потерпеть ещё немного. Но он не мог больше оставаться в больнице сутками напролёт: и чувствовал себя уже нормально, и ужасно тянуло домой, к детям. А кроме того, слёт ветеранов подошёл к концу и на понедельник было назначено завершающее торжественное мероприятие в стенах родного Отделения, на котором Андрею хотелось бы присутствовать даже несмотря на открытый больничный лист.
*** *** ***
В актовом зале было людно и душно. Как обычно много официоза, бравады и замалчивание реально существующих проблем. Впрочем, настроение у Андрея всё равно было на подъёме, уже от того, что наконец-то выбрался на свободу и окунулся в привычную, до глубины души любимую среду.
В завершение официальной части конечно же дали слово почётному гостю. Попковский говорил чётко, по существу. Вспомнил как работалось в его время, сравнил с тем, что есть сейчас. Подчеркнул общую положительную динамику в работе современной милиции, отметил моменты, которые лично у него вызывают сомнение и даже недоумение. Словом, Василий Михайлович оставался собой – прямолинейный, принципиальный и слегка по-стариковски капризный и фамильярный.
– Ну а что касается твоего лично Отделения, Борис Львович, – глянул он на Разумова, – так тут у вас хочется отметить главное – орган однозначно скорее жив, чем мёртв! И то, что у вас тут водятся оборотни в погонах, сей факт только подтверждает!
Зал притих, Львович побелел, и наверное, каждому в зале сейчас живо представилось, как он сейчас гневно кряхтит себя под нос.
– Главное ведь, что, – продолжал Попковский, – главное не то, чтобы по отчётам оставаться чистенькими, а чтобы уметь своевременно выявить, пресечь и обезвредить! И вот этом, я считаю, вы преуспели! И надеюсь, что и в будущем будете держать взятую, так сказать, высокую планку!
Львович довольно кивнул и зал взорвался аплодисментами.
– Но не всё так гладко с кадровым вопросом, – с хитрым прищуром качнул Попковский пальцем. – Вам-то тут, на местах, конечно, виднее, но с высоты моего опыта возникает следующий вопрос: с какой целью, скажем, на одном участке сидят два толковых участковых? Один, так сказать, макушкой в потолок упёрся, хиреет на бумажках, а второй наоборот – имеет куда расти, но вынужден оставаться на побегушках. Это как? Где, так сказать, оперативная логика? Вот в моё время, скажу я вам…
Львович нашёл взглядом Андрея, нахмурился. Андрей вздохнул. Всё это, от и до, была инициатива ветерана. Андрей вовсе не просил его говорить об этом, да и сам ни разу не обмолвился о том, что работе участкового давно и безнадёжно предпочёл бы оперативную службу. Но разве объяснишь это теперь Львовичу? Всё действительно выглядело как попытка влияния на начальство. Даже Петров растерянно повернулся к Андрею, и тот лишь слегка пожал плечами.
– …и на вашем месте я бы с этим разобрался в первую очередь! – подытожил наконец Попковский. – На самом, так сказать, высоком уровне!
По окончанию мероприятия в толчее на выходе из актового зала Андрея перехватила секретарь Львовича:
– Андрей Иванович, Борис Львович ожидает вас за кулисами.
Начальник был хмур и раздражён, но держался подчёркнуто спокойно.
– Ты вот что, Иванов, раз считаешь себя таким умным и самостоятельным, то Петрова я у тебя забираю. Пойдёт на участок Маруновского. Ты, соответственно, теряешь льготы по ночным дежурствам. Будешь теперь как все, ясно? От звонка до звонка! И только попробуй подойти теперь ко мне со своими личными вопросами! Личные дела решай в личное время, это ясно? А не способен – значит, не место тебе в органах! Иди вон, картошку на складах охраняй! – И, собираясь уходить, снисходительно похлопал его по плечу: – А в следующий раз сто раз подумай, прежде чем поперёк батьки в пекло лезть!
На следующий день, с утра пораньше, всем семейством проводили деду Васю в аэропорт.
– Ну прощайте, Ивановы! Ты Марина Андревна, давай-ка папку слушайся, он у тебя вон какой молодец! Вот на него и равняйся, понятно?
Она не поняла, но на всякий случай кивнула и с готовностью обняла деда.
– Ты, пострел тоже давай-ка, взрослей уже! – погладил он Тёмку по голове. – Хватит, побаловал, и будет!
– Да-а-амой пойдём! – глядя куда-то в сторону, ответил ему Тёмка. – Да-а-амой!
– Домой, домой, – благодушно усмехнулся Попковский и протянул руку Андрею: – Ну, если что не так, ты извиняй, Андрей Иваныч. Я камней за пазухой держать не привык, сразу как есть говорю, потому и перегибаю иногда, но это не со зла. Не серчай!
Андрей крепко пожал его руку.
– Да о чём вы, Василий Михайлович! Наоборот, спасибо вам! Перетрясли нам всё Отделение, теперь, может, шевеления пойдут. Особенно спасибо, что с детьми помогли, сами видите, какая у меня боевая обстановка дома.
– Да вижу, вижу…
