наконец, говорит. — Ей было двадцать семь лет. Она работала радиоведущей. С отцом они были женаты три года и еще три года они были вместе до свадьбы.
— И после ее смерти твой папа так больше ни на ком и никогда не женился…?
Мне следовало бы прикусить язык. И, конечно, я знаю, что Сергей Юрьевич больше ни на ком не женился, я же читала его биографию в преддверии выборов.
— Нет.
— Наверное, он очень сильно ее любил…
— Да. Слишком сильно. Поэтому в ее смерти винил меня. Ведь если бы я не родился, она бы не умерла.
Кусок блина застревает у меня поперек горла, и я тут же тороплюсь запить его чаем.
— Правда, в последнее время отец старается наладить со мной отношения. Видимо, уже разлюбил ее.
— Даня, не говори так!
— Это правда.
Я уже десять раз пожалела, что начала этот разговор. Доедаем завтрак мы в тишине. Я убираю посуду в раковину и собираюсь ее помыть, когда руки Данила захватывают меня в кольцо. Замираю так в его объятиях, прикрываю глаза и блаженно улыбаюсь.
Даня нежно целует меня в щеку и шепчет:
— Я хочу, чтобы ты тут жила. Все равно квартира стоит без дела. Я хотел ее сдать, но так и не повернулась рука.
Я вмиг напрягаюсь до предела.
— Дань, мы это уже обсуждали, — строго говорю.
— Мы обсуждали твой переезд в дом отца, а про эту квартиру мы еще не говорили.
— Какая разница?
— Большая. Эта квартира стоит пустая больше двадцати пяти лет. С тех пор, как моя мама начала встречаться с отцом и переехала к нему. Здесь больше никто никогда не жил. Ты можешь сделать ремонт, как тебе захочется, выбросить все старое и купить новое по своему вкусу…
— Данил, я не содержанка! — злостно выпаливаю и стараюсь скинуть с себя его руки, но Громов только еще больше усиливает захват.
— Маша, что ты вдолбила себе эту содержанку? — злится. — Я знаю, что ты не содержанка!
— Я с тобой не ради имущества и не ради денег и статуса твоего отца!
— Я знаю это.
Мне еще хочется добавить «Я не как моя мама», но на этом решаю замолчать, вот только слезы стыда за родительницу уже выступили на глазах.
— Маша, почему тебе так сложно принять от меня заботу? Я люблю тебя, и мне небезразлично, где, с кем и в каких условиях ты живешь. Я просто хочу быть уверен, что ты в порядке и безопасности.
— Я в порядке и безопасности, — отвечаю дрогнувшим от слез голосом.
— Нет, Маша, это не так. Ты живешь в общаге с тараканами и прорванной трубой. А я бы очень хотел, чтобы ты жила в хороших условиях, — Данил разворачивает меня к себе и берет в ладони мое лицо, поднимает на себя. — Эй, ну ты чего? — замечает мои слезы.
— Я не как моя мама, — все-таки произношу это вслух.
— Я знаю, — обнимает и прижимает меня к себе. — Маша, ты совсем другая. А я так сильно тебя люблю, что у меня сердце разрывается, когда я думаю о том, что ты в какой-то общаге. Маша, пожалуйста, позволь мне о тебе заботиться. Я так этого хочу.
Я люблю Данила всем сердцем и, конечно, я таю от его заботы, но вот так взять и начать жить в его квартире для меня сложно. Но я остаюсь у Данила дальше, поскольку грипп никуда не прошел. Днем у меня снова поднимается температура, и я почти не встаю с кровати.
Громов остается со мной, пока я не поправляюсь. Первые несколько дней, когда мне совсем плохо, даже не ходит в универ, а целыми днями наблюдает за мной. Мне звонит мама, услышав, что я болею, порывается приехать, но я прошу ее этого не делать. Она знает о моих отношениях с Данилом и… категорически против них. Все еще таит обиду на Сергея Юрьевича за то, что тот ее бросил.
С новым мужем маме не очень сладко. Она почти ничего не решает во дворце, всем заведуют его дочки. В этом плане с Громовым-старшим ей было намного комфортнее. Мама была хозяйкой в доме, прислуга ее слушалась, а сам Сергей Юрьевич дал ей золотую карту и полный карт-бланш на все.
Через неделю я полностью поправляюсь и уже чувствую в себе силы вернуться в университет и на работу. Но труба в нашем блоке по-прежнему не отремонтирована, а значит, надо вернуться в комнату к другим девочкам. Даня просит меня остаться в его квартире, хотя бы пока не будет готов к проживанию мой блок в общежитии. Немного посомневавшись, я соглашаюсь.
Данил возвращается жить к отцу, а я остаюсь в его трехкомнатной квартире одна. Здесь мило и комфортно. Есть все необходимое, тихо и много света. В одной из комнат стоит в рамке портрет молодой Маргариты Громовой. Она была красивой, и Даня очень на нее похож.
До универа мне ехать несколько остановок на метро. Громов приезжает ко мне в дни, когда я не работаю. Мы пьем чай, разговариваем, но вечером он всегда уезжает в поселок.
Каждый раз мне все сложнее и сложнее его отпускать, а ему все сложнее и сложнее от меня уходить. А однажды я прошу его остаться, и это становится новым этапом наших отношений, когда я понимаю, что хочу отдать Данилу всю себя.
— Я тебя люблю, — шепчу, засыпая в его руках.
— И я тебя люблю.
А на следующий день Данил приезжает в сумкой вещей и… мы начинаем жить вместе. Это так необычно и в то же время классно — вместе засыпать и вместе просыпаться, вдвоем готовить завтраки и ужины, смотреть сериалы по вечерам, приглашать к нам друзей, а во время сессии до глубокой ночи не наслаждаться друг другом, а зубрить билеты.
Данилу учиться тяжелее, чем мне. Он ведь еще учит с нуля два языка. И если с португальским ему не так сложно, потому что он похож на испанский, который Данил уже знает, то
