пластиковый футляр и высыпает на ладонь несколько таблеток. Закидывает их в рот и запивает остатками чая.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, видя, как его лоб покрывается каплями пота.
— Не надейся, Агния, — усмехается он. — Не сдохну больше. У меня же есть ты и он, — указывает на мой живот, скрытый под худи. — И перед УЗИ, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что? — я замираю, почувствовав тянущую боль внизу живота. Какую мерзость он еще придумал?
— Иди сюда, Ася, — хрипло проговаривает он, обхватывает мою талию руками и пересаживает на свои колени, обтянутые темными брюками.
Цербер прижимает меня к себе и целует в шею. Я начинаю трястись так сильно, что стучат зубы. Одной рукой он плотно обхватывает мои плечи, а другой шарит под кофтой. Поглаживая живот, проводит кончиком языка по ключице. А потом переключает свое похотливое внимание на мою грудь: больно сжимает ее и щиплет соски.
— Мамка, — шепчет у моего виска. — Тебе так идет быть беременной. Ты секси.
Я делаю глубокий вдох, но легкие наполняются только сладким смрадом табака и ванили. Зажимаю рот ладонью, стараясь унять тошноту.
— Олег, не сейчас, — умоляю я. — Нам же надо ехать.
— Вечером, крошка, — резко убирает от меня руку. — У меня для тебя кое-что есть.
Опускаю взгляд: он держит на раскрытой ладони маленькую бархатную коробочку.
— Что это? — спрашиваю я, хотя уже привыкла, что Цербер пытается показаться хорошим, заваливая меня подарками.
Дорогие вещи и гурманская еда уже давно не приносят мне радости.
— Открой, — просит он, зарывшись носом в мое плечо.
Отщелкиваю тугую крышку. На черной подложке деликатно сверкает кольцо с крупным бриллиантом коньячного цвета. Цербер молча снимает его с держателя и хватает меня за руку. Почти силой нанизывает украшение на мой безымянный палец.
— Мы женимся в следующем месяце, — как всегда ставит перед фактом. — Нужно сделать это быстро, пока живот не так виден.
Я не удивлена, и уж тем более не рада. Его сумасбродные выходки стали почти нормой жизни.
— Ты сказал, что на таких избалованных сучках, как я, не женятся, — холодно отвечаю, борясь с желанием немедленно снять с себя то, что свяжет нас еще крепче.
— Я шутил, принцесса, — сильно сжимает мою руку, чтобы я поняла, что отказ невозможен.
— Что, если я не хочу? — спрашиваю, внезапно почувствовав, что совсем не боюсь, что он убьет и меня, и то, что скоро зашевелится внутри.
— Чего не хочешь? — рявкает Цербер зло. На щеку летят мелкие капельки его слюны.
Он прижимает мои руки к телу и поверх, словно смирительной рубашкой, обхватывает своими.
Мне жарко и нечем дышать.
— Тебя. Ребенка. Свадьбы, — выдаю слова по одному, на каждом теряя внезапно появившуюся смелость.
— Решила, что я стал слабым и теперь тебе можно безнаказанно открывать рот и нести все, что в голову придет? — угрожающе шипит он, и у меня начинают неметь пальцы на ногах. — Думаешь, я не придумаю, как наказать тебя, Агния?
— Олег, ты делаешь мне больно, — мямлю я, чувствуя, как его руки сжимают меня все сильнее.
—Я делаю тебе больно? — издает хриплый смешок. — Это ты делаешь мне больно своей свинской неблагодарностью. Твои слова — плевок в морду. Под меня роют, это правда. Но можешь не надеяться, что избавишься от меня.
Он хватает меня за скулы и жестко вдавливает кончики пальцев в мякоть щек. Дышит тяжело, обжигая меня своим дыханием.
— Кто роет? — спрашиваю, замерев и стараясь не вдыхать вонь, которая идет от его желтоватых, прокуренных пальцев.
— Неважно, принцесса. Важно, что это касается не только меня и тебя, но и всех моих близких. Эта гнида убила моих родителей. И знаешь, что случилось с твоим любимым дядей Ильдаром, который так выгодно тебя мне продал? Сейчас будет шок-контент. Я узнал об этом буквально час назад.
— Что? — спрашиваю я, обмякнув в его руках, которые смиряют меня как скотину.
— Его нашли болтающимся под потолком. Типа самоубийство…Но кто знает?
«Дядя Ильдар мертв», — звенит в ушах.
Мне его не жаль— он продал меня этому монстру как вещь. Скорее, я оглушена внезапной и непонятной расплатой, которую понес некогда дорогой мне человек. Тряпка. Он так и не набрался храбрости хотя бы попытаться вымолить прощение и просто слабовольно покончил с собой. А я живу. И эта жизнь хуже смети.
— Правда? — пытаюсь убедиться, что не ослышалась.
— Я тебе никогда не вру, — добившись нужного эффекта, он чуть ослабляет удушающую хватку. — Если я вдруг перестану вас защищать, то пизд*ц и тебе, и твоей мамке блаженной, и братишке. Я вкладываю огромные деньги в вашу охрану, так что скажи мне «спасибо» за это.
Я молчу. Я любила семью. Защищала их до последнего. Делала это, позволяя ему терзать себя снова и снова. Но эта любовь умерла, когда я поняла, что моей родной маме плевать на меня — ей проще закрывать на все глаза и дальше жить сыто и обеспеченно.
И все же мне жаль Никиту. Он всего лишь ребенок и ни в чем не виноват.
— Спасибо тебе, Олег, — выдавливаю я механически. У меня больше нет сил притворяться.
— Агния, не забывай, что вы все живете, пока я благосклонен. И Рафа тоже. Он еще не получил от меня пулю в лоб только потому, что сторожит тебя и ребенка. А если ты решишь уйти, я его в цемент живьем закатаю за то, что прыгал на меня с пистолетом.
Я сглатываю слезный ком. Можно предположить, что Цербер врет, но его родители действительно погибли при странных обстоятельствах, а Рафа все чаще упоминает какого-то Князева. Я не хочу, чтобы на моих руках была вся эта кровь.
