– Но кто-то же должен.
Санта произносит «хо-хо-хо», приветствуя нового посетителя. Нахмурившись, я иду к двери. Скомкав список, Бен бросает его в мусорное ведро.
* * *
Позже в тот же вечер я влетаю в квартиру, с раздраженным фырканьем натягивая домашнюю толстовку.
– Мария? Это ты?
– Ага, – кричу я в ответ маме.
– Как там работа, mija?
Оставшаяся часть моей смены прошла ужасно. Бен был такой… не знаю… нормальный? Готовил людям то, что они заказывали. Я пыталась пожаловаться ему на Пола Маккартни, который отлично проводит рождественское время, а он просто пожал плечами. Два клиента зажали мои чаевые. И в довершение всего жуткий парень Кенди пришел слишком рано, а ее как раз тошнило в туалете. Она все еще ничего ему не рассказала, так что мне пришлось соврать, что у нее пищевое отравление. Его взгляд был холоднее, чем эта чертова квартира.
Мама стоит у плиты, помешивая макароны в кастрюле. От этого на меня накатывает тоска по Бену, и я выхожу из себя еще больше. С чего бы это мне скучать по человеку, с которым я попрощалась пять минут назад?
– Мария, нам нужно поговорить.
Мама указывает на кучу конвертов на столе.
– Ты была в моей комнате?
В конвертах бланки заявок в университеты, которые прислали по почте или, точнее, которые мне навязал школьный консультант. Я столько раз хотела их выбросить, ведь все это совершенно бессмысленно. Но просто выбросить их было бы слишком грустно, а смотреть на то, что мне недоступно, – невыносимо. Поэтому я просто запихала их под кровать. Туда, где лежит сумочка, в которой я храню чаевые.
– Ты трогала мои вещи?
– Я пылесосила. Почему ни один из них не открыт? Куда ты подала заявку?
– Ты взяла мои деньги?
– Я бы никогда не взяла твои деньги. Я хочу…
– Ты каждый день забираешь мои деньги! Я рву задницу на работе в этом чертовом ресторане, а ты даже не позволяешь мне получать зарплату.
Мама откладывает ложку, встревоженно глядя на меня.
– Не брала я никаких денег из твоей комнаты. Я просто хочу узнать, в какой колледж ты подала заявку?
У меня вырывается горький смешок.
– Ни в какой. С какой стати мне подавать заявку в колледж?
Ее глаза расширяются.
– Ни в какой? Ты же пропустишь все сроки!
Схватив конверты, она принимается отчаянно перебирать их.
– Как насчет этого? Он в Барстоу. Выглядит неплохо. Или Университет штата Калифорния в Сан-Бернардино. Не так уж далеко.
– А я хочу уехать далеко! И с каких пор я собираюсь поступать в колледж? Мы не можем себе этого позволить.
Мама подсовывает мне конверты.
– Ты не можешь себе позволить не поступить. Ты же не хочешь стать такой, как я. Мы так тяжело и долго работаем. Мы не хотим, чтобы и ты жила так же. Ты достойна большего, – ее взгляд становится напряженным, умоляющим. – Por favor, mija, necesitas aplicar. Para tu future[41].
Столько испанского сразу я не слышала от нее уже много лет. Мама всегда говорила, что мы не должны оставлять Рика за бортом, используя язык, которого он не понимает. Но сейчас эта речь снова превращает меня в ребенка. Как послушная девочка, я хватаю первый же бланк и начинаю его заполнять, а мама наблюдает за мной, затаив дыхание.
* * *
– Можешь помочь мне? Я тут кое-что задумала, – спрашиваю я Бена за два дня до Рождества.
Он вертится как белка в колесе, занимается подготовкой к празднику, но, услышав мой вопрос, тут же бросает все дела.
– Что тебе нужно?
– Я хочу сделать кое-что. Для мамы. Что-то особенное. Но не знаю, как.
– Что ты задумала?
– Она рассказывала мне о рисовом пудинге. Ее бабушка готовила его на каждое Рождество. Мама пыталась сделать его пару лет назад, но потом расстроилась и все выбросила. Сказала, что он вышел не такой. И больше не пыталась. Она очень тяжело работает. И заслуживает немного твоей магии.
Улыбка Бена – словно сахарная пудра на печенье.
– Думаю, это можно сделать.
Мы работаем все утро. Бен показал мне, как заставить молоко медленно кипеть. В первый раз я все испортила, пришлось все выкинуть. Но Бен настаивал, что волшебство будет настоящим, если я приготовлю пудинг сама. И вот я пробую снова, на этот раз строго следуя его указаниям. Выдерживаю температуру постоянной и едва касаюсь шумовкой поверхности, чтобы на молоке не появилась пенка. Мы добавляем рис, и я мешаю его с лихорадочным энтузиазмом. Потом Бен помешивает, а я взбиваю яйца, сахар, ваниль, еще немного молока.
– Тут не хватает… – постукиваю пальцем по стойке и гляжу на Бена в поисках подсказки, – мускатного ореха?
Его улыбка становится шире. Добавив немного муската, я выливаю смесь в рис. Бен вплотную ко мне, и мы оба одновременно наклоняемся к плите, вдыхая сладкий пар. Поворачиваюсь лицом к нему и вдыхаю его аромат.
– Продолжаем помешивать? – шепотом спрашиваю я.
Он кивает. И не двигается. Мы стоим, прижавшись друг к другу, и наблюдаем, как обычные ингредиенты смешиваются во что-то волшебное. Я надеюсь.
* * *
– Мама?
Закрываю ногой дверь, аккуратно держа все еще горячую посуду. Обычно рисовый пудинг подают холодным, но когда я посыпала его корицей, то возникло чувство, что это… правильно. Идеально.
– Ты дома?
– Мы здесь.
Я быстро поднимаюсь по лестнице. Они только что вернулись с очень ранней утренней смены. Мама явно устала, это видно по кругам под глазами, по согнутым плечам. И все же она смогла мне улыбнуться.
– Садись, – командую я. Ставлю кастрюлю на плиту и достаю две тарелки. Слышу, как Рик вставляет диск в DVD плеер. Знакомые звуки заставки «Бонанца» воскрешают воспоминания о бессонных ночах.
– Он продолжает смотреть этот сериал до четырех утра? – спрашиваю я, перемешивая пудинг в последний раз.
– М-м? А, нет. С чего бы?
– Я думала, ему это нравится.
– Ты же знаешь, что он делал это только ради тебя, правда?
Перестаю помешивать.
– Что?
– Я не могу не спать. У меня никогда это не получалось, что бы я ни делала. А Рик не хотел оставлять тебя одну. Вот и сидел, смотрел телевизор, пока ты не заснешь.
– Он… но… я думала, что ему просто не нужно много спать.
– Рик был совершенно вымотан. Но в детстве у него тоже несколько лет была бессонница. Он говорил, что, когда все остальные спят, а ты один не спишь – так одиноко, что с ума можно сойти. И не хотел, чтобы ты чувствовала то же самое.
