– Только потому, что ты одолжил мне свою магию.
Наверно, я обнимаю его слишком долго. Нехотя выпускаю его из объятий и указываю на веточку перечной мяты.
– А это зачем?
– Я подумал, может, Кенди это понравится. Не знаю. Я не могу… ничего не получается. С ней ничего не выходит, – понурив голову, он усмехается так горько, что у меня сжимается сердце. – Может, у меня и нет никакой магии. Наверно, это все глупости.
– Бен, я должна тебе сказать…
Игрушечный Санта приветствует нового гостя.
Поднимаюсь на цыпочки – и вижу макушку Джерри.
– Кенди! – зовет он.
Вылетаю из кухни, гневно сверкая глазами.
– Ты пришел извиниться?
Джерри смотрит на меня. Его взгляд спокоен, но он уже сжал кулаки.
– За что?
– За свою подружку! Если она решила пропустить смену в канун Рождества и свалить все на меня, хотя я просила отгул еще месяц назад, то могла бы хоть предупредить! Она не пришла, и Бену пришлось вызвать меня.
– Ее здесь нет?
Я показываю пустую закусочную.
– Если бы она была здесь, тогда я тут зачем? Передай ей, что если она опять не появится, я позвоню Дотти.
Он подходит на шаг ближе, нависая надо мной. Не показывай, что ты боишься, Мария. Будь злой.
– Знаешь, где она может быть?
Я закатываю глаза.
– Чувак, она не моя девушка.
Его ноздри раздуваются, он наклоняется еще ближе.
– Мария, – Бен опирается на дверной косяк, непринужденно помахивая большой скалкой, – мне тут нужна помощь.
Он кивает Джерри:
– Передай Кенди, чтобы в следующий раз позвонила, если решит не приходить, ладно?
Джерри уносится прочь, а я падаю грудью на стойку. Сердце бешено колотится.
– Спасибо, – указываю на скалку Бена.
– Но где Кенди? Что это все было?
– Она на полпути к станции Амтрак. Собирается пожить у старой школьной подруги. Рик забрал ее сегодня в четыре утра, пока Джерри работал в ночную смену.
Когда я поделилась с мамой и Риком новым планом побега с использованием моих чаевых, но с Кенди в главной роли, они даже не колебались. При мысли об этом меня накрывает волна признательности к Рику – тихому, странному, нежному Рику.
– Она уезжает?
– Не уезжает, а уже уехала.
Бен идет за мной на кухню. Я сую палец в миску с белым шоколадом и облизываю его.
– Ты ошибался. Ты – самый что ни на есть волшебник. Но людям не нужно вспоминать, как они себя чувствовали, когда были счастливы и спокойны в прошлом. Им нужна надежда, что они смогут почувствовать это в будущем. Порой единственное, что может помочь, – это, например, немного денег, которых хватит, чтобы сбежать.
Брови Бена поползли вверх.
– Ты отдала ей свои сбережения.
– Оказалось, что мне все-таки не нужно срочно уезжать.
Его лицо – глаза, рот, брови, даже кривоватый нос – все целиком превратилось в одну большую улыбку, когда он переспросил:
– Так ты не уезжаешь?
– Не раньше осени, когда пойду в колледж. Пожалуй, мне нравится Кристмас. И Рождество. В последнее время оно мне кажется особенно… волшебным.
Бен наклоняется ко мне, я поднимаю голову и жду, жду… как вдруг нас прерывает Санта. Хо, черт возьми, хо.
Может, Рождество мне и нравится, но Санта по-прежнему отстой.
* * *
Остаток дня пролетает в компании заезжих коммивояжеров и еще большего, чем обычно, количества местных. Все хотят еще разок попробовать блюда из нового рождественского меню Бена, как будто боятся, что оно вот-вот исчезнет. Раньше это был самый грустный рабочий день в году, но завтра намечается вечеринка. Мама и Рик освободятся, чтобы успеть к ужину. Мама даже приготовит тамале.
У нас с Беном никак не получается выкроить минутку, чтобы поболтать. Он слишком занят сегодняшними заказами и приготовлениями к Рождеству. Но он постоянно следит за мной взглядом, и мы то и дело обмениваемся улыбками, словно секретами. Когда уходит последний посетитель, мы оба чувствуем себя вымотанными и ошалевшими.
– Столько всего еще надо сделать, – Бен почесывает лицо, оставляя на щеке полоску муки. Я подхожу и стираю ее большим пальцем.
Он опускает голову ниже, ближе.
Я прижимаю пальцы к его губам – очень нежным губам.
– У меня тоже есть работа, – смеюсь и убегаю прочь.
Закончив уборку в рекордный срок, я выскальзываю через главный вход. То, что я планирую, сделать будет непросто. Велика вероятность получить ожоги второй степени.
* * *
Сорок пять минут спустя, отделавшись всего одним небольшим ожогом, я стучу в заднюю дверь закусочной. Бен открывает, держа над головой скалку.
И смущенно опускает ее.
– Я думал, это парень Кенди.
– Ха! Нет. Идем со мной.
– Куда мы…
– Просто идем со мной!
Я лезу наверх. Благополучно добираюсь до крыши и слышу, как металлическая лестница поскрипывает под ногами Бена. Потом показывается его улыбающееся лицо. Я протягиваю ему руку, чтобы помочь подняться.
И не отпускаю, когда мы подходим к краю крыши и смотрим вниз, на Кристмас. Красота, которой я всегда любовалась, глядя вверх, в небо, сегодня спустилась на улицы нашего старого городка. Энджел и несколько других ребят из шахты заканчивают устанавливать громадную рождественскую елку посреди парковочной площадки на заправке. Она светится и блестит в ночи. Лорна выходит и начинает на них кричать, а потом заливается смехом и раздает бесплатное пиво. Постепенно к ним присоединяется еще больше народу, и сверху Кристмас больше не кажется просто жалким поворотом на автостраду. Он выглядит как теплое, счастливое место. Выглядит… в общем, как Рождество.
Я оттаскиваю Бена от края и подвожу к картонной коробке, которую поставила перед шезлонгами. Коробка накрыта скатертью в красно-белую клетку. Сверху на ней лежат две карамельные трости, стоят две кружки, чайник и баллончик взбитых сливок.
Мы садимся. Продолжая держаться за руки.
– Обожаю канун Рождества, – говорю я. – По-моему, ожидание веселее всего. Похоже, я потеряла это чувство. Ощущение, что еда, традиции, случайная дата в календаре могут стать особенными, потому что мы сами так решили. Потому что мы делаем их особенными. Не только для нас самих, но и для других. Всю жизнь люди вокруг делали для меня что-то особенное, даже когда я этого не замечала. И ты так тяжело работал, чтобы сделать жизнь особенной для всех, кто заходит в эту нелепую закусочную. А кто же сделает жизнь особенной для тебя?
