фонариком по стенам, отчаянно ища спасение, но понимаю: его нет.
Мобильный в руках снова пищит: заряда почти не осталось. Еще минута-две-три, и темнота накроет меня с головой. Становится жутко. Стены эти обгоревшие, грязь на полу, холод —это не то, что я хочу запомнить последним.
Наверно, поэтому пальцы сами набирают номер Савы… Понимаю, что он меня не услышит, да и навряд ли я успею сказать хотя бы слово, но мне до смерти страшно исчезнуть в темноте без него.
Вскарабкиваюсь на стул. Тот шатается подо мной — вот-вот рухнет. Но я продолжаю вытягиваться к самому потолку, в надежде поймать дурацкий сигнал и едва не падаю, когда слышу в трубке заветное «Нана».
— Сава! — ору в голос, хоть и понимаю, что от громкости моих криков качество связи лучше не станет. — Ты меня слышишь, Сава?
— Нана! Девочка моя, с тобой всё хорошо? — его взволнованный голос, как летний ветерок, своим теплым дуновением вдыхает в меня жизнь.
— Сава, это всё Булатов, — я продолжаю вопить: мне так много нужно сказать моему Ветру, а времени, как назло, нет.
— Нана, очень плохо слышно! Где ты?
— Ты прости меня, Сава, что я думала на тебя! Я так виновата!
— Хорошая моя, я не понимаю ни слова! — сквозь помехи пробирается надрывистый рык. — Нана, черт побери, где ты?
— Я не знаю, Сава, — стрункой вытягиваюсь на стуле. И почему я сразу не догадалась на него залезть, когда звонила в полицию? Впрочем, неважно. Вот оно мое спасение — там, на другом конце провода.
— Не знаешь? Ладно, Нана, не страшно! — голос Ветрова становится все громче и четче. — Опиши, что ты видишь?
Кручу головой по сторонам — ничего. Я не знаю, за что зацепиться, с чего начать.
— Не молчи, Нана! Не молчи!
— Булатов увез меня куда-то. Это все из-за Антона. Старик помешался на его смерти.
— Нана! — неистово орет в трубку Ветров. — Где ты? Говори! Я прошу тебя! Хотя бы слово — я найду! Обещаю!
— Не знаю! — я тоже повышаю голос. — Он запер меня в сгоревшей комнате или чулане.
— Не молчи, Нана!
Я начинаю понимать, что Сава не услышал и половины сказанного мной. Дурацкая связь!
— Девочка моя, заклинаю тебя — говори! Я должен понять, где ты!
— Здесь темно. Ничего нет. Ни окон, ни мебели. Только сажа. И дикий запах гари.
— Марьяна, повтори!
Я была права: Ветер меня не слышит. Ноги подкашиваются от осознания собственного бессилия: сколько ни тянись я к потолку – все бесполезно.
— Милая моя, любимая! — мне кажется, или голос Ветра наполняется слезами. — Тебя неслышно! Совсем!
— Сава! — мой крик срывается в шепот, а я сама — на холодный пол. Все без толку: мои просьбы о помощи, крики, попытки объяснить. Возможно, будь у меня в запасе еще хотя бы процентов пять заряда, я попыталась спастись. Но у меня всего один, и тот на исходе.
— Прости меня , Сава! – голос хрипит, едва продираясь сквозь горький комок слез, застрявший в горле. — За тот поцелуй с Осиным, которого не было. За мой брак без любви, подозрения, ненависть. За глупость мою прости!
— Нана, пожалуйста… Умоляю, помоги мне тебя найти!
— Я люблю тебя, Сава, — успеваю сказать прежде, чем мобильный отключается навсегда.
Кромешная тьма слишком резко заполняет собой все вокруг. Пробирающая до костей тишина опаляет слух. А гнусная безнадега сдавливает ребра грубыми тисками, делая обычный вдох невозможным.
Цепляюсь за стул дрожащими пальцами и заставляю себя верить, что все это — дурацкий сон, простой кошмар, игра воспаленного воображения.
Прикрываю глаза. Считаю до ста. Потом обратно. Но моя тьма не кончается! Напротив, она становится все гуще и безнадежнее.
Грузные шаги раздаются за дверью внезапно и слишком громко. Такое чувство, что их обладатель все это время стоял неподалеку и молча наслаждался моими мольбами о помощи.
Металлический скрежет в замочной скважине сменяется ярким светом фонарика. Тот безжалостно лупит в глаза. До жгучей рези. До нового витка ужасающих картин в моей голове. Не знаю, чего ждать: выстрела в лоб, новых ударов, угроз… Я не дура, и понимаю, что Булатов не притворяется в своем безумии, да и меня сюда привез не для задушевных бесед. И все же услышать аплодисменты я не ожидала.
— Браво! — хохочет старик, едва не выронив фонарик. — Ты такая предсказуемая, Марьяна! — и снова смех. Нездоровый. Недобрый.
— Чего вам нужно? — щурюсь от яркого света, то и дело бьющего по глазам.
— Уже ничего, — ухмыляется Булатов и безошибочно приближается ко мне. — Ты все сделала сама, — выхватывает разрядившийся телефон из моих рук. — Так и знал, что оставь я тебе мобильный, и ты обязательно пригласишь Ветрова присоединиться к нам. Я столько времени потратил на его поиски, а ты в считаные минуты приблизила его финал к своему.
— О чем вы? — новая порция страха разбегается по телу острыми иголками.
Но старик не спешит с ответом. Медленно обходит меня кругом, а когда пытаюсь вскочить на ноги и убежать, со всей дури прикладывает ладонью по уху. До белесых пятен перед глазами. До новой порции унизительных слез.
— Дура! Отсюда не убежать! — гремит надо мной, пока карабкаюсь на стул, попутно растирая горящее огнем ухо. — Мой сын тоже хотел, но не смог.
— Антон? Что он здесь делал?
— Расхлебывал последствия твоего предательства!
— Я не понимаю!
— Серьезно? — насмешливый голос Булатова теннисным мячиком отлетает от стен и больно ударяет по нервам. — Что он тебе сделал? Любил? Хотел быть рядом? В кино тебя, суку, водил? За что вы все на него ополчились?
— Можно подумать, вы не знаете, что он наделал!
— Да ничего особенного! Так, играл с тобой. А что получил? Переломанные Ветровым кости, сплетни твои убогие по газетенкам, предательство друга, обвинения твоего отца… Скажи мне, Марьяна, кому под силу такое вынести?
— Он сам виноват!
— Неправда! — новая порция боли обжигает щеку. Закрываю лицо руками, скукожившись на чертовом стуле, но Булатову мало: он продолжает меня бить, пока не начинаю скулить затравленным псом.
— Знаешь, что это за место? — качаясь мужик отходит от меня и поднимает с пола фонарик.
Мотаю
