головой — на разговоры у меня нет ни малейшего желания.
— Отвечай! — требует псих и снова толкает в спину.
— Я не знаю, — вою в ответ.
— А я тебе расскажу, — Булатов вновь смеется, напоминая злого клоуна из фильма ужасов, а потом откуда-то достает веревку и начинает привязывать меня к стулу. Брыкаюсь что есть мочи, пытаюсь вырваться, но силы неравны.
— Это бывшая частная клиника. Она специализировалась на пациентах с нарушением психики. Именно здесь мой сын проходил лечение.
— Всегда знала, что у Антона проблемы с головой! — ехидно усмехаюсь: ударом больше, ударом меньше — уже без разницы. — У вас это, видимо, семейное!
— Заткнись, дрянь, и слушай! В тот вечер, когда начался пожар, мой сын находился в этой самой комнате — бывшей одиночной палате.
— Для особо буйных? — я снова не могу сдержать язык за зубами, за что и получаю очередной удар.
— Ни окон, ни дверей, ни нормальной связи! Его закрыли здесь и забыли. Он, как и ты, пытался позвонить в службу спасения, потом мне, матери… Но все, что мы успели, — это приехать на пепелище!
Я никогда не любила Антона, но от рассказа его отца по телу проносится колкая дрожь: никому не пожелаешь такой участи.
— Мне жаль, правда!
— Ложь! — горланит Булатов и стягивает в узел веревки за моей спиной. Те впиваются в кожу до алых отметин, но, кажется, я уже не чувствую боли. — Никому из вас было не жаль! Это вы довели моего мальчика до такого состояния. По вашей вине он оказался здесь. Но даже, когда он умер, ничего не екнуло в ваших сердцах! Я видел, как ты смеясь выходила из института, размахивая красным дипломом, как твой отец воодушевленно открывал новый филиал, а Влад без зазрения совести жил с тобой в браке и радовался жизни. Твари! Ненавижу вас всех!
— Вы за это убили моего отца?
— Каждый в этой жизни получает по заслугам!
— Думаете, гребаное правило вас обойдет?
— А мне плевать! Свиридов кормит червей, Осин твой вот-вот к нему присоединится, да и вас с Ветровым уже заждались в аду.
— Вы не там искали виноватых, — страх сменяется невыносимой болью за близких. Я мало кого любила в этой жизни, но этот урод разрушил судьбу каждого из них. — Вам достаточно было посмотреть на себя в зеркало. Вы сами воспитали Антона таким недочеловеком. Только вам и отвечать!
— Тварь, — рычит утробно Булатов и снова пускает в ход кулаки. — Ну ничего, недолго тебе осталось! Сейчас Ветров подъедет, и мы начнем!
Я смутно помню тот момент, когда Булатов уходит. В маленькой комнате, насквозь пропитанной страхом и запахом смерти, я остаюсь совершенно одна. Закрыв глаза, пытаюсь выудить из закоулков памяти что-то приятное, чтобы окончательно не свихнуться: яркие события из детства, семейные ужины вчетвером, свои путешествия, бой подушками с Савой, наш первый поцелуй «на слабо». С улыбкой на искусанных в кровь губах вспоминаю свои тренировки на льду, божьих коровок в коробкè, глупые прятки в чулане спорткомплекса. Я тогда учила Саву ничего не бояться, обещала быть рядом, если вдруг станет страшно. А потом на долгие годы забыла о главном: друзья по темноте — это навсегда, правда? Вот и сейчас в кромешной тьме, тихо раскачиваясь на стареньком стуле, я повторяю его имя, как когда-то давно он отчаянно напевал в детском доме мое. Это действительно помогает — теперь знаю! Я больше не плачу и ничего не жду. Смирилась с болью и своей незавидной участью. И только об одном мысленно прошу Саву:
— Я не сумела тебя спасти. Молю, и ты не спасай меня, Ветер!
Савелий
Там вдали, где небо серой дымкой сливается с землей, начинают проступать алые всполохи рассвета. За спиной остаются сотни километров и беспокойных минут, а чертова плана в голове как не было, так и нет.
— Минут десять, Савка, и будем на месте, — Грачев неустанно давит педаль газа в пол, изредка поглядывая на меня с жалостью. Он все понимает, но, как и я, ничего не может изменить.
— Решил, куда первым делом? — бухтит, притормаживая возле поста ДПС на въезде в город. Мотаю головой — я не знаю.
Раз пятьсот я набирал номер Наны, но ее телефон по-прежнему отключен. В деревню к Рыжему она так и не вернулась. Дозвониться до Булатова тоже не удается. Я подобно ежику в тумане плутаю в своих домыслах и теряюсь в страхах.
— Погоди! — киваю Феде, а сам отвечаю на очередной вызов Осина.
Мужик, как и мы, на ногах целую ночь, но, к сожалению, почти безрезультатно. Все, что удалось ему узнать, так это про визит Марьяны к стоматологу и по камерам видеонаблюдения засечь фигуру Наны на автовокзале: ее никто не похищал — она сама ушла, не дождавшись автобуса. Именно тогда и родилась догадка, что Нана могла уйти к матери, но это ни в какую не вязалось с её звонком в службу спасения и плохой связью.
— Вы где? — хрипит в трубку Осин. Голос уставший и навеки протрезвевший. Уверен, Сергей Петрович не меньше моего винит себя в пропаже Наны.
— ДПС проехали, — смотрю в окно, но ни черта не вижу. — С Ириной поговорили? — почти безнадежно интересуюсь.
Мать Марьяны — гребаная эгоистка. Я позвонил ей сразу, как только Осин сообщил про видео с автостанции, но женщина даже слушать не стала, с ходу спустив на меня всех собак. Забавно, но она так была воодушевлена нелепыми обвинениями в мой адрес, что, кажется, пропустила мимо ушей известие об исчезновении собственной дочери. Я тогда уже понял, что помощница из нее никудышная, но Осин настоял на своем: приехал, почти час пытался попасть в дом, а потом еще столько же разговорить Свиридову.
— Поговорили, — тяжело вздыхает Сергей Петрович. — Марьяна ушла от нее без двадцати девять, сказала, что спешит на автобус.
— Значит, она все же хотела вернуться на автостанцию.
— Хотела, но не вернулась.
— Камеры во дворе?
— Да они уже как год не работают. Так, для вида стоят.
Затылком бьюсь о спинку сиденья авто. Проклятье!
— Это Булатов! Я уверен!
— К нему полиция уже наведалась.
— И?
