ошибки приходится платить. И цена порой оказывается весом в новую душу.
Спустя шесть недель я стояла в холле университета северной Каролины, самая не зная, зачем приехала сюда.
– Поговорим наедине?
Тобиас не смутился, не удивился моему приезду. Даже не спросил, как я узнала, где именно его найти. Произнёс лишь одну фразу:
– Почему я должен верить, что этот ребёнок мой?
И более унизительного положения просто невозможно было представить.
– Ты сама говорила, что собиралась со своим новым парнем переспать, – засунув руки в карманы брюк, произнес он. – Откуда мне знать, что ты не исполнила свой план?
Я не чувствовала себя настолько отвратительно со дня, когда посадили отца. Но уже тогда что-то в душе потухло, поэтому смогла ответить спокойно и без истерики. Даже голос не дрогнул.
– Я не спала с ним.
– Допустим.
– Мы не предохранялись, помнишь?
Тобиас, усмехнувшись, покачал головой.
– На то и был расчет?
Падать ниже было некуда. Все, что я могла сделать – уже сделала. И я ответила:
– Ты прав. Все именно так. Жаль, не вышло.
Не говоря больше ни слова, я развернулась, чтобы уйти, но услышала за спиной:
– Джей, стой. – Не знаю, почему я остановилась. Что еще хотела услышать? Все будет хорошо? Нет, не будет. Итак ясно.
Не оборачиваясь, я замерла, глядя на вытершийся пол под ногами. Тобиас обошел по кругу и протянул руку. Как символ, знамение, ответ «Я буду рядом», и все внутри затрепетало, воспарив, чтобы в следующую секунду упасть и разбиться. Потому что, когда я наконец решилась ее принять, увидела, что это не протянутая ладонь, а конверт.
– Здесь не так много, но, думаю, хватит.
И это был первый раз в моей жизни, когда я смеялась до истерики.
Глава 7. Август
С начала учебного года прошло полтора месяца. Мне же кажется, что время здесь тянется, словно в закоротившей матрице. Возможно, потому что в жизни моей ничего особо не происходит, а может потому, что мыслями я каждый раз возвращаюсь к Анне. Стараюсь этого не делать, но все равно не могу удержаться. А еще в университетской библиотеке работает девчонка до невозможности на нее похожая, и каждый раз она ненавязчиво со мной флиртует. Умом я понимаю, вляпаться в новые отношения все равно, что клеить пулевую дыру пластырем, но увы, не могу перестать ловить ее взгляд. Ее ли?
Эрик молчит. Хотя, вижу, внимание обратил. И клянусь, каждый раз, когда он смотрит на меня, в его глазах невысказанное: «Ну же, докажи, какой ты на самом деле ублюдок». Только он не знает, что между мной и Анной поставлена точка. Даже не просто точка – большая жирная печать окружного отдела полиции.
Между нами все кончено. Так почему же я сам перед собой все равно оправдываюсь? Почему при одном только взгляде на другую девчонку, чувство стыда тут же просыпается, принимаясь толкаться в груди? Хотя я прекрасно знаю ответ. И от этого знания только противнее становится.
– О’Доннел, по левой боковой свой коронный к кольцу! И двигайся, двигайся, тебя же первого «снимать» будут! – орет на нас тренер в провонявшей потом раздевалке. – Фрайзер, твоя задача прикрывать О’Доннела, какого хрена ты постоянно сворачиваешь на другую сторону? – брызжет он слюной у доски, разбирая сегодняшнюю игру. – С какой стороны ты играешь?
– С левой, – недовольно бурчит Эрик, за что тренер швыряет в него пыльную тряпку, которой только что стирал его имя.
– Так какого черта ты не там? О’Доннел, что у вас с Фрайзером за семейные драмы?
Я мысленно шлю его в задницу. И так понятно, что любым игрокам нужно время друг к другу притереться. Но мы с Эриком – особая история.
– Правая сторона! – распекает он теперь остальных, пока мы с Фрайзером уничтожаем друг друга взглядами. То, что окажемся в одной команде, не стало сюрпризом, но сработаться у нас так и не вышло. Мы отыграли вместе несколько недель. Потом пошел жесткий прессинг, и все это «Выложитесь на полную», «Вы – одна команда» и прочее дерьмо, попросту вылетело в трубу. Если ты ненавидишь того, с кем должен стоять локоть к локтю, не сложится здесь, как ни ори и не швыряйся мелом.
– Фрайзер, тебе надо набраться опыта. Поиграешь в дублирующих и тренировочных матчах, – под конец выдает тренер. И объявляет громко: – Свободны!
После того, как он покидает раздевалку, все начинают шевелиться, обсуждая игру и взрывая стены хохотом. Фрайзер уходит молча. По идее я должен радоваться, что от него избавился, но хочется встать, точно также сбежать и никогда не возвращаться. Так мерзко внутри.
Из раздевалки я выхожу последним. Не знаю, почему. Нравится приходить первым и уходить, когда внутри никого не остается. Как будто прощаясь с этим местом до завтра. Как будто оно мое. Закрываю дверь, из офиса тренера доносится голос.
– О’Доннел, задержись. – Он достает из ящика стола комплект формы в цветах университета и кидает мне в руки. – Для игры в следующую пятницу.
– Хорошо, сэр. – Но только уйти так просто не получается.
– Знаешь, почему я удалил Эрика? – Я так и замираю у двери. – Не потому что он плохой игрок – хороший. Но он мешал тебе. А я решил на тебя поставить.
– Вот уж спасибо, – выдавливаю я. – Не очень-то справедливо.
– Спорт вообще несправедлив. Тебе ли не знать.
– О чем вы?
– Школа «Вудсайд». Матч с «Хай Уиком». Я видел, как ты отдал ему игру.
– Раз видели, чего тогда взяли? Майку вон выдаете.
– Не каждый лучший игрок штата становится звездой НБА. Не каждый капитан заслуживает быть им. И не каждый виновный виновен на самом деле.
– В таком случае, каждый заслуживает еще один шанс. И Эрик тоже.
– Не всему в жизни можно научить, Август. Я наблюдал за твоей игрой. Ты всегда реагируешь на долю секунды быстрее остальных. А главное, головой играешь, что вообще не вяжется с отсутствием у тебя хоть какой-либо школы.
Я хмыкаю.
– Потому что у меня ее не было.
– А где учился играть?
– На улице.
– О том и речь. Есть вещи, которые в себе можно только вырастить. Поэтому есть те, кто играет четко по правилам, и те, кто готов не только по их краю пройти, но и пару раз погулять за линией. Ты из таких. И пока я не увижу того же во Фрайзере, он будет на скамейке запасных. К тому же, зависть это плохо. А Эрик тебе завидует. И я понимаю, почему.
Кажется, я тоже догадываюсь. Вот только баскетбол тут совершенно не при чем.
