сын.
— А что потом? — шепчу в ответ. К счастью, проклятая икота заканчивается.
— Потом сдам его интерполу! Я уже это делаю… Он числится в международном розыске много лет.
Надолго замолкаем. Алекс с вопросом в глазах протягивает мне бутылку. Беру ее ослабевшей рукой, хотя не должна бы! Но сейчас все равно.
Я пью за любовь, втайне от него. За чистую любовь той семнадцатилетней девочки, и за себя сегодняшнюю, проживающую никчемную, неинтересную жизнь. Пью за то, чтобы колесо, в котором давно кручусь белкой, хоть немного замедлилось, а лучше остановилось совсем, дав мне возможность вдохнуть, наконец, настоящей жизни.
Сижу и раздумываю — жалея себя, жалея Алекса. То погружаясь в воспоминания, то заставляя себя встряхнуться и чуть не смеясь от жуткой каши в голове. Мысли гудят в ней роем непослушных пчел! Последняя эмоция — веселье от сравнения.
— Чем занимаешься? — неожиданно спрашивает Алекс.
— А?
— Я смотрю, ты как-то уж очень ушла в себя…
— Да так, — отвечаю весьма уклончиво, с широкой глупой улыбкой на лице, — радуюсь, что все хорошо. Забери-ка бутылку. И больше не давай! Даже если попрошу, окей?
— Окей. Итак! Тебе стало известно, что я женат, только что. Откуда? — он смотрит внимательно, поставив бутыль на тумбочку. Но, тоже широко улыбается мне.
— От верблюда, — хихикаю.
— От верблюда?
— Ну, так у нас говорят, когда информация засекречена, — мне смешно, но стоит сказать, что узнала об этом я от Кати, как он преображается! Вижу ясные, абсолютно трезвые глаза Алекса. А не притворяется ли он, что пьёт? Хотя, бутылка-то почти пуста.
— Я ничего не говорил Кате об этом.
— Ну, а если, — сосредоточенно размышляю, — она что-то на той квартире, в Нью-йорке заметила?
— Исключено. Это квартира организации, перевалочная база для любого агента. Там почти нет моих личных вещей. Думай ещё!
Чешусь. Ерзаю.
— Тогда не знаю, Алекс! Я спросила у нее в письме, но она пока не ответила.
— Так, ясно, — он откидывается на спину, заложив руки за голову, и вперяет взгляд в потолок, — значит Уилл, мать его.
— Уилл?! — туговато соображаю, и очень сейчас, кстати, страдаю от этого.
— Да, — я вот чувствую, что Алекс зол на парня.
— Ну-ну, — зачем-то успокаивающе хлопаю его по руке, и снова смеюсь. На смену икоте неожиданно приходят приступы смеха, которые мне сложно контролировать. Смотрит косо, странно, — не нужно так расстраиваться. Это ж не государственная тайна? А может, расскажешь о жене? Ну, как бы для справки, или для общей информации..
И снова я давлюсь от смеха, ругая себя за это почем зря, а Алекс, вздохнув, поднимается и садится по-турецки. Отодвигает от меня бутылку подальше, которую я ловко пытаюсь схватить с тумбочки. Смотрит печально и строго.
— Тогда мне придётся сделать еще один большой глоточек, — говорит он, уведя ее из-под моего носа в самый последний момент, когда я уже видела ее своей, и нагло делает глоток, — а лучше два!
Смеемся.
— Нам еще по косяку не хватает для полной картины, — выдаю, переведя дыхание после смеха и возвращаясь в свое обычное спокойное состояние.
— Неа, косяк ты не потянешь после виски. Убьет, — на этом подвисает.
— Так что там жена? — напоминаю.
— Давай, лучше, ты первая?
— Это в каком смысле? — неслабо озадачиваюсь.
— Расскажи про мужа, пьяная Женя! — подтрунивает Алекс, усмехаясь.
Раздумываю — обидеться или нет? Не так уж я пьяна. А еще, мне ужасно не хочется ничего рассказывать! Но, таки приходится отозваться скупым обещанием быть второй. Мне слишком интересно послушать про его жену, а он ведь тоже имеет право задавать вопросы.
— Тема для меня, на самом деле, больная, — признается Алекс. Он немного напряжён, я чувствую, — и вместе с тем, как ты сказала, все до смешного просто! Мой брак — это про несбывшиеся надежды. А вообще, никакого брака давно уже нет.
Дальше он опять замолкает. Мне даже приходится потормошить его немного вопросом «И что за надежды?» — в ответ смотрит до жути пронзительно. Почему-то смущаюсь. В свою очередь, изображаю сочувствие на лице, которого на самом деле не испытываю.
— Надежда на любовь оказалась химерой, и вот это было больнее всего, — несколько пафосно произносит Алекс, и отдирает одним движением этикетку с бутылки. О, символично!
— Ну, а конкретнее? — требую конкретики. И, так как язык мой чуть-чуть заплетается, произношу медленно и со значением, — ты Толстого читал?
— Кого?
— Лев Николаевич Толстой, — объясняю подробнее, чтобы он все понял, как следует, — «Анна Каренина» — вот очень хорошее произведение, рекомендую. Но, конечно, оно больше для тех, кому за тридцать — как раз для тебя! Итак… Ага. На чем я остановилась? Толстой писал в нем, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Теперь скажи-ка, почему ты был несчастлив в этом браке? И любил ли ты вообще?
— А ты сама-то любила? — задиристо отвечает он, терпеливо дослушав мой спич до конца, не перебивая. Но со сложным, надо сказать, выражением лица, — нет, не любил. В принципе, это все!
Дальше разговор несколько стопорится. Пока Алекс не произносит, интимно привалившись ко мне:
— Ну, а теперь ты.
Отодвигаюсь, вдруг обращая внимание на то, что мы до сих пор лежим в одной кровати! Это ненормальная ситуация, определённо.
— Я?! Да ведь мы ещё с тобой не закончили. Женился-то тогда зачем? Если без любви.
— Затем, что, — он смотрит куда-то в область моей шеи и ключиц, и от этого почему-то мурашки по коже волнами, — доходило долго.
С тоской ощущаю уже подступающий, новый приступ неконтролируемого смеха. Однозначно, несколько последних глоточков виски были лишними.
— Вообще-то, не смешно.
— Да и мне тоже, — вздыхаю, на удивление, легко сумев справиться с собой. В этот раз, — аналогично. И я думала, любовь. Ан нет! Такая история.
— Никакая это не история! Всего пару слов? Очень мало. Так нечестно… как ты говоришь — конкретнее, — хищно требует, вновь тесно приваливаясь ко мне и буравя взглядом.
— Но тогда и ты, — слабо протестую.
— Договорились! — отвечает решительно, и даже без пауз, — знаешь, у моей жены есть всего один недостаток, но важный для меня, и который перечеркнул все. Если хочешь интимных подробностей — будь готова и к моим интимным вопросам, на которые я тоже захочу ответ, — добавляет с таинственным видом.
Меня распирает от любопытства, да, но, поразмыслив немного, понимаю, что не хочу рассказывать от слова совсем что-то сокровенное о своем браке с Гришей. Алекс ждет реакции. И, не дождавшись, усмехается, со странным, лихорадочным блеском в глазах:
— Ага, так я и думал! Ну ладно. Есть ещё
