просто отсрочка казни.
Я смотрю на входную дверь и не смею даже моргать. И когда она открывается медленно, словно это фильм ужасов, я непроизвольно вскрикиваю.
Вместо головорезов на пороге появляется вполне обычный мужчина. Он высокий, очень худой и в темной пальто.
Незнакомец неспешно подходит ко мне, останавливается, почти коснувшись носами своих ботинок моих кед, и протягивает руку. Мягко дотрагивается до моего подбородка пальцами, облаченными в черную кожаную перчатку. От него пахнет мандаринами. Господи, почему от убийцы пахнет Новым годом?
Меня вновь обливает холодным потом, желудок проваливается в черную дыру, и меня накрывает приступом дурноты, который уже не получается сдержать. Я скрючиваюсь и исторгаю себе на колени порцию жидкой рвоты, пахнущей желчью.
Мужчина достает из кармана нож-бабочку, взмахивает им, освобождая лезвие, и я вжимаюсь в спинку стула. Зажмуриваюсь и слышу, как с тихим щелчком рассекается пластик.
Мои руки свободны. Я открываю глаза, и мы какое-то время смотрим друг на друга. Его глаза кажутся мертвыми — они лишены выражения и даже цвета.
— Тебе ничего не грозит, Агния. — протягивает мне упаковку влажных салфеток. — Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить.
Я с трудом открываю упаковку и выдергиваю салфетку. Оттираю рот от горьковатой рвоты и рассматриваю его украдкой. Он не старый, но абсолютно седой. Такое бывает?
— О чем? — выдавливаю я, и мой голос похож на мышиный писк.
Мне плохо. У меня болит живот и кружится голова. Чтобы не потерять сознание, пытаюсь сосредоточиться на единственно доступном мне действии: оттираю себя от желтоватых пятен.
— Кого ждете, Агния? — спрашивает он, глядя на мой живот, обтянутый мокрым от растаявшего снега худи.
— Я не знаю. Срок маленький, — отвечаю я сухо, не желая прикрываться его детьми.
— Ты знаешь, кто я такой? — спрашивает мужчина, снимая пальто и бросая его на кресло.
— Нет, — мотаю головой.
Комната крутится вокруг меня, и я вцепляюсь пальцами в подлокотники, чтобы удержаться на месте.
— Держу пари, ты обо мне слышала. — Он засучивает рукава своей белой рубашки, и я замечаю застарелые шрамы на запястьях. — Меня зовут Игорь Князев. И я хочу крови твоего мужа. И это не фигура речи. Я заберу ее всю, до капельки.
Я молчу, потому что слова комом встали в горле. Я столько раз представляла, что скажу человеку, который ненавидит Цербера так же сильно, как и я, но сейчас в голове пустота. И лучше слов говорит мой взгляд затравленной жертвы.
Он подходит к растопленному камину и кидает туда несколько щепок. Пламя вспыхивает красными всполохами. Князев двигается очень медленно, словно в нем не хватает жизни, чтобы сделать хоть что-то резко и напористо. Он берет плед из высокой горки в металлическом держателе и укрывает им мои ноги.
— Я уже пообещал, что не причиню тебе вреда. Но скажи, Агния, почему ты с ним? Почему решила родить этому монстру ребенка. Увековечить его гнилую кровь в веках. Ради его денег и власти? Так я разорил сегодня его фирму. Власти не будет, и денег тоже. А кто он без них? — спрашивает Князев, сжав пальцы в кулаки, а потом сам же отвечает на свой вопрос: — Никто.
— Нет, — отвечаю, пытаясь осознать, что власти Цербера надо мной скоро придет конец.
— Попей, — Князев протягивает мне бутылочку воды. — Так значит ты не Золушка, повстречавшая на балу маньяка? Ты Красавица, которая нашла свое Чудовище? Это любовь, Агния?
Я отвинчиваю крышку и делаю пару глотков прохладной воды. Тошнота усиливается, и я поспешно убираю горлышко ото рта.
— Нет, — смотрю в его глаза, которые ожили и загорелись мстительным огнем. — Я ненавижу его так же сильно, как и вы. Или сильнее. Он взял меня силой, и насильно сделал этих детей. Растоптал меня как личность, не оставив ничего от меня прежней. Я теперь жалкая дрянь, которая выживает, подчиняясь ему.
— Не сильнее, девочка, — грустно усмехается Князев и садится на пол напротив меня, подобрав под себя ноги. — Он когда-то был моим конкурентом. Более успешным, стоит сказать. Обанкротил меня в ноль. Моя жизнь в момент из сытой и успешной превратилась в сущий ад. Жена ушла, забрав с собой дочку. Не выдержала постоянных атак коллекторов, которые какими только гнусностями не угрожали и ей, и ребенку. Я бы все сделал, лишь бы они оставили мою семью в покое, но эти ублюдки продолжали доставать их, даже когда мы развелись. Однажды она не выдержала. Открыла газовый вентиль на даче и легла вместе с ребенком в детской. Знаешь, у меня были темные волосы тогда, но, когда я взял на руки тело своей дочки и почувствовал, что оно холодное, я поседел. Я до сих пор помню это ощущение на своих руках. И все это случилось из-за того, что Олег Цербер решил развлечься.
— Мне так жаль, — шепчу я, глотая слезы.
— Ты еще не услышала худшую часть истории, Агния, — Князев проводит ладонью по лицу и замолкает, готовясь озвучить нечто еще более ужасное. Левую половину его лица перекашивает нервный тик. — Вскрытие моей жены показало, что она была на втором месяце беременности. И я даже не знаю, знала ли она сама об этом. Мы очень хотели сына до всего этого.
— Что теперь будет? — спрашиваю я, четко понимая, что убить меня вместе с детьми — это самое логичное, что он может сделать, чтобы причинить Церберу боль.
— Месть — блюдо, которое подают со льда. Я пытался уйти к ним, а потом сам же перебинтовал вскрытые вены. Решил, что пока не задавлю эту гниду, не сдохну. Мне понадобилось десять лет, чтобы стать сильнее его. Чтобы все спланировать и организовать.
— Это ты убил родителей Цербера? — Я неожиданно для себя перехожу на «ты», чувствуя больное притяжение к этому убитому Цербером человеку.
Да, он мертв — остался там, вместе с семьей. А тут лишь оболочка, алчущая мести.
