Крис сочувственно посмотрел на Пупа и усмехнулся.
— Сходил бы и ты вымыл, — сказал он.
Рыбий Пуп и сам рад был бы побежать следом за друзьями, но его сковал стыд. Спустя немного он оглянулся и бросился наутек под несносный хохот Криса. Дома он влетел в ванную, пустил воду и, схватив мыло, принялся с ожесточением намыливать ладони. Смывая пышное облако мыльной пены, он мысленно увидел «то самое» место, чудовищно искаженное воображением, и словно бы выпачкался опять. Пришлось намыливать руки заново. Сложив ладони, он набрал полную пригоршню блестящих мыльных пузырьков.
— Пуп! — позвал материнский голос.
Он виновато вздрогнул.
— Ну?
Из-за дверного косяка выглянуло ее лицо.
— Ты чем тут занимаешься?
— Мою руки, — огрызнулся он.
— С чего бы это? — спросила она удивленно.
— Выпачкался, — буркнул Рыбий Пуп.
Она внимательно посмотрела на него и засмеялась.
— Первый раз вижу, чтобы сам мылся, ведь не допросишься, — сказала она, уходя.
Насупясь, он вытер руки — ощущение, что они грязные, все не проходило — и побрел на крыльцо. Хоть бы никогда в жизни не видеть больше приятелей, задразнят вконец, это уж точно. И почему все у него вечно выходит не так?
— Пуп, — окликнула его мать.
— Чего?
— Почевокай мне, ишь, взял моду, — прикрикнула она.
— Что, мам? — поправился он.
— Что случилось-то? Вроде ведь ты с ребятами играл…
— Ну, играл…
— Подрались или еще чего?
— Да нет, — промямлил он, отвернувшись.
— Ладно уж, человечек, — смешливо сказала мать. — Не хочешь, не говори.
Она ушла, закрыв за собою дверь. Его душила злость, а на кого — он и сам не знал.
Август, воскресный вечер. Бархатную звездную темень желтыми полосками расчертили светляки. По канавам, в сорной траве, надрывались лягушки, звенели сверчки. Гулко катились в душную ночь удары церковных колоколов. Там и сям лужицами мутного света проступали газовые фонари.
Рыбий Пуп стоял на ступеньке крыльца и ждал, когда же уйдут из дома родители — после кино они собирались на «Птичий двор» к Франклину «посидеть, закусить», и, значит, можно будет свободно выйти на угол к фонарю потрепаться с ребятами. Он прислушался, склонив голову; на горизонте прогремел мимо экспресс «Дикси», трижды огласил стенанием влажную мглу.
Из дверей показались отец с матерью.
— Чтоб в десять ты был в постели, Пуп, — сказал отец. — Ну, счастливо.
— И свет погаси, не забудь, — сказала мать.
— Ладно, мам. Счастливо, — сказал он.
Не успели они отойти, как он уже мчался во весь опор вдоль квартала. Так и есть: в раструбе, высвеченном фонарем, стояли Зик, Сэм и Тони.
— Гляди, а вот и Пуп. Ты его спроси.
— Во, правильно. Спроси давай.
Его дружки о чем-то спорили, ожесточенно, до хрипоты, за общим гамом Рыбий Пуп не мог разобрать отдельных слов.
— А ну, тихо все! — гаркнул Зик.
— Ты только не говори ему ничего, понял? Спроси, и все, — запальчиво предостерег Сэм.
— Ага, точно, — поддержал его Тони.
— Да что такое тут у вас? — спросил Рыбий Пуп, переводя взгляд с одного на другого.
— Разговор вышел, вот интересно, как ты посмотришь на это дело, — объяснил Зик.
— Да? А насчет чего? — спросил Рыбий Пуп, польщенный.
Зик прочистил глотку, давясь смехом.
— Пуп, охота тебе, например, ехать в Африку?
Рыбий Пуп сморгнул, оглядывая одно черное лицо за другим.
— Куда-куда? — переспросил он. — В Африку? А на кой?
Зик и Тони, помирая со смеху, затопотали ногами. Сэм потемнел.
— Ну? Что я говорил? — с торжеством выкрикнул Зик.
— Ох и рожа у тебя была, Пуп, когда ты услышал слово «Африка»! — закатывался Тони.
— А кто едет в Африку-то? — спрашивал Рыбий Пуп, стараясь докопаться до сути спора.
— Никто, одни дураки! — веско проговорил Зик.
— Ослы одни, больше никто! — проворчал Тони.
— Ни фига вы, ниггеры, не соображаете! — бросил им Сэм.
— Это кто ж это ниггер? — сжимая кулаки, спросил Зик.
Сэм смерил его свирепым взглядом. Неужели бросит Зик самое страшное из оскорблений, подумал Пуп.
— Ниггер — это черный, который не знает, кто он есть. — Сэм предпочел выразить свое обвинение обобщенно.
— Ты не меня ли вздумал обзывать ниггером? — с угрозой наседал на него Зик.
— А разве ты не знаешь, кто ты есть? — не отступал Сэм.
— Само собой знаю.
— А знаешь, так чего спрашиваешь? — резонно возразил Сэм. — Ниггер — это черный, который не знает, кто он есть, потому что у него мозгов не хватает на это.
— Подумаешь, ученый какой, — скривил губы Тони.
— Когда ты знаешь, что такое ниггер, ты уже больше не ниггер, — рассуждал Сэм. — Тогда ты становишься человеком! Это белым так надо, чтобы черный думал про себя, что он ниггер…
— Чушь собачья! Запудрил тебе мозги твой папаша, — сказал Тони.
— Мало у тебя старик повредился на Африке, так сам, рад стараться, всё повторяешь за ним, как попугай, — объявил Зик.
— Да о чем у вас разговор-то? — в беспокойстве, ничего не понимая, спросил Рыбий Пуп.
— Сэм болтает, что будто нам охота быть белыми, — огласил предмет раздора Зик.
— А скажи нет! — подтвердил свое заключение Сэм.
— Зачем зря говорить, Сэм? — спросил Рыбий Пуп. — Черные мы…
— Волосы вы себе выпрямляете, так? — едко спросил Сэм.
— Ну а при чем тут, что мы стараемся стать как белые, — возразил Зик.
— При том! Для чего ж вы трете себе головы щелоком и мятой картошкой? — презрительно спросил Сэм. — Губите волосы, только чтоб стали прямые, как у белых!
— Вот еще! Просто так красивей, — сказал Тони.
— Оттого что, по-вашему, у белых красивей волосы, а у белых они прямые, — заявил Сэм.
— БРЕХНЯ ЭТО ВСЕ! — крикнул Зик.
— Очень надо, чтобы волосы были как тюфяк, — сказал Тони.
Рыбий Пуп беспокойно переступил с ноги на ногу. Он тоже выпрямлял себе волосы, так ему больше нравилось, однако у него не было никакого желания вдумываться, что его побуждает их выпрямлять.
— Стыдно вам, что вы черные, больше ничего, — напрямик обличил их Сэм.
— Кончай, Сэм, что ты заладил, — тревожно попросил Рыбий Пуп.
— Правду вам неохота слушать, вот что, — осуждающе сказал Сэм.
— А уж кто, как не Сэм, знает правду, — прибегнул к личному выпаду Зик, — папа-то в дворниках состоит, шутка ли.
