Только когда один за другим стали поступать счета и цифры расходов на них приобрели угрожающий характер, он обеспокоился и мягко попросил ее быть поумереннее. Тогда он впервые почувствовал коготки на ее мягких лапках. Клодия стала требовать больше денег, но, не получив, разозлилась и лишила его своих милостей. Стало ясно, что, выходя за него, она рассчитывала, что у него больше средств. Она стала оскорблять его. Но при всей своей страстной любви он не собирался разоряться ради нее, как и ради кого-то другого. Столкнулись два сильных характера. Клодия стала ему почти чужой.
Казалось, она немного переменилась к нему, когда увидела его в американской военной форме и узнала, что он отправляется в Корею. На какое-то время его прежняя любовь как будто воскресла. Он снова был ослеплен ее кажущейся нежностью и уступчивостью, не понимая причин этого, и готов был поверить, что она изменилась и, если он благополучно вернется, все будет иначе. И снова он уплатил ее долги, не желая видеть правды — она стала лучше относиться к нему только потому, что утопала в море долгов и спасти ее мог только он.
Радость возвращения с войны в милый английский дом и встречи с Клодией была кратковременной. Появилась новая Клодия, также физически привлекательная и остроумная. Но помимо страсти к вещам и игре у нее появились новые — к выпивке и… к мужчинам такого типа, которых Джулиан не переносил. Она окружила себя этими новыми друзьями, пока он был за границей, и они продолжали посещать дом по выходным и будням, остались частыми гостями и в лондонской квартире, даже когда Джулиан вернулся.
Сначала ее выбор знакомых вызывал у него недоумение, потом — отвращение. Это были типичные паразиты и бездельники, старавшиеся побольше урвать от Клодии, опутывавшие ее грубой лестью. Сама Клодия, которая некогда казалась ему настоящей спортсменкой, претерпела значительную метаморфозу. Она располнела — алкоголь и обжорство давали себя знать. Иногда после своих ночных бдений в Лондоне она спала весь день, а проснувшись, первым делом прикладывалась к виски с содовой. Все это не могло не сказаться на ее нервах. Она стала злобной и никогда не говорила с Джулианом по-дружески, если только ей не было что-то нужно. Когда он протестовал против визитов молодых людей и женщин, ее новых друзей, она говорила, что он деспот.
Как-то ночью, после тяжкой ссоры, когда он потребовал спокойных выходных у себя в доме и удаления ее невыносимых приятелей с их ночными пьянками, она пригрозила, что уйдет от него.
— Меня тошнит от твоих проповедей, я хочу жить своей жизнью! — заявила она ему.
Она лежала в постели, а рядом стояла пепельница, полная окурков со следами ее помады. Он посмотрел в ее некогда прекрасные глаза, потемневшие от ненависти к нему, и ощутил, что наконец последние остатки его чувств к ней вырваны из его сердца. Теперь он тоже почти ненавидел ее. Она лишила его всякой надежды на нормальную супружескую жизнь. Она даже не родила ему ребенка. Джулиан вышел из ее комнаты со словами:
— Что ж, дорогая Клодия, мне уже все равно, уйдешь ты от меня или нет.
Она окликнула его на пороге, дрожа от ярости:
— Может, ты хотел бы развестись? Может быть, у тебя есть другая?
Он холодно посмотрел на нее и ответил:
— Обжегшись на молоке, дуют на воду, Клодия. Я не хочу связывать себя с другой женщиной. Сам я не подам на развод. У меня есть имя и репутация. Как ты решишь — твое дело.
Но, конечно, сама она не хотела давать ему оснований избавиться от нее. Она знала, с какой стороны хлеб намазан маслом, а Джулиан был для нее все еще очень удобен. Миллионер, которого она хотела бы найти, пока не попадался. Джулиан знал, что у нее есть причины не разрывать с ним первой. Несмотря на ее женскую привлекательность, ее дружки были достаточно осторожны, чтобы не связывать себя с ней слишком близко.
Последние несколько месяцев они жили раздельно — она в Лондоне, он здесь. Конечно, он горько сожалел о своей разбитой семейной жизни. Он сказал Клодии, что в жизни его не будет другой женщины, хотя понимал, что мужчине трудно одному и еще ему очень хотелось иметь ребенка. Странно, размышлял он, как остро он все это почувствовал снова, после того как нашел эту девушку у своих ворот. Дверь библиотеки осторожно открылась, и вошла медсестра.
— Простите, что я беспокою вас, мистер Беррисфорд, но пациентка пришла в себя и хочет поговорить с вами.
Поднимаясь по широкой красивой палисандровой лестнице, достопримечательности этого дома, он поймал себя на странном волнении. Итак, едва не утонувший котенок пришел в себя. Может быть, удастся что-нибудь узнать о ней.
В ее комнату, прекрасно обставленную, как и все остальные в этом доме, он вошел на цыпочках. Это была единственная спальня с ванной. Она была освещена настольной лампой у кровати. Он остановился у кровати девушки и посмотрел на нее. Он подумал невольно, что сестра сделала из нее настоящую больничную пациентку, укрыв простыней и одеялом без единой складочки до самого подбородка. Маленькое лицо девушки походило на маску, если бы не лихорадочный румянец на щеках и воспаленный блеск миндалевидных глаз. Дыхание ее показалось ему трудным и болезненным.
— Здравствуйте, — сказал он. — Вам лучше? Вам удобно здесь?
Она кивнула. Губы ее дрожали.
— Вы… очень добры… Но я… я…
— Как вас зовут? — перебил он ее; голос его был тихим и выражал заботу. — Ваши родные, наверное, беспокоятся. Надо известить их.
— Меня зовут… Мин.
Мин. Он поднял брови. Еще интереснее. Имя необычное. Она действительно была похожа на китайскую фарфоровую статуэтку. Можно было даже ожидать, что она будет говорить с иностранным акцентом. Но выговор был чисто английским. Она продолжила:
— Мин Корелли.
— Мин Корелли, — повторил он. — А адрес? Телефон?
— Нет, я…
Она замолчала, не в силах свободно вздохнуть из-за боли в груди. Безотчетным движением она сдвинула одеяло, и в это мгновение Джулиан заметил удивительную хрупкость ее сложения. Ночная рубашка Клодии, которая была девушке велика, спустилась, открыв одно плечо. Сестра бросилась к ней и снова укрыла до подбородка.
— Лучше больше не разговаривать, — сказала она значительно. — Пульс слишком учащен.
— Но мне надо узнать ее адрес, чтобы сообщить близким.
Сестра наклонилась над Мин:
— Скажите, пожалуйста, ваш адрес, дорогая.
Но Мин после минутного просветления снова вернулась в свое прежнее состояние. Она бредила. Джулиан, с беспокойством следивший за нею, мог разобрать немногое: «Уйди… я не хочу… не прикасайся…» Ничего хорошего это значить не могло. Очевидно, на нее напал какой-то мужчина и она до сих пор была напугана. Сейчас от нее ничего не добьешься. Он сказал медсестре:
