Наоми следовать за ним в коридор, Итан закрыл за собой дверь.
В начале недели он убедил себя, что то, как ее красота перевернула все внутри него и затуманило взор, было простой случайностью, уловкой освещения в конференц-центре или следствием пустого желудка.
Но как бы не так.
Она смотрела на него, сведя брови на переносице. Очевидное недовольство, исходившее от нее, никак не избавляло от ощущения, что в этой женщине было нечто потрясающее. Словно она была нарисована более яркими красками, чем все остальные. Итан внезапно осознал, что едва дышит, упиваясь ее видом, подобно кислороду в темноте коридора.
– Ого, – невольно вырвалось у него. Он тут же затряс головой, жар подступил к шее. – В смысле, привет.
Хмурое выражение ее лица слегка дрогнуло, и впервые со дня их знакомства Итан смог себе представить, насколько ошеломительной может быть ее улыбка.
– Предпочитаю «ого», – ответила Наоми, разглядывая его без тени стеснения.
Волна смущения обрушилась на него. Когда она видела его в прошлый раз и назвала сексуальным, он был без ермолки. Конечно, вряд ли религиозный головной убор сильно что-то менял, но и исключать это было нельзя. Возможно, при виде его теперь она видит только груз ответственности.
Пожалуй, это было к лучшему. Итан сомневался, что сможет сконцентрироваться, если она будет на него смотреть так же, как в конференц-центре: словно он – лакомый кусочек.
– Не ожидал увидеть тебя снова.
Если и существует женщина, у которой есть дела поважнее, чем разговаривать с ним, то это определенно Наоми Грант.
– Я помешала? – она кивнула в сторону зала позади него.
Мори бесцеремонно наблюдал за ними через внутреннее окно.
– Не обращайте на меня внимания, – донесся голос старика через оргстекло, пока он выпрямлялся во все свои метр шестьдесят пять. – Я как раз собирался уходить.
Выйдя из зала, Мори пронесся по коридору так быстро, как Итану прежде не доводилось видеть.
Стоило ему исчезнуть, как Наоми перевела свой пронзительный взгляд на Итана.
– Ты все еще заинтересован в работе со мной?
– Э-э-э, – промычал он, хмурясь, – в смысле, да. Да! – Казалось, от одного ее присутствия темное помещение наполняется светом. – Хочу.
– Хорошо, – кивнула Наоми. – Тогда проведи мне презентацию.
– Что, прости? – Может, если он посмотрит на нее под углом, а не прямо, то ему будет легче сосредоточиться.
– Это ведь бизнес-предложение? – Она сложила руки на груди. – На конференции ты слегка обрисовал суть дела, и сейчас я готова рассмотреть предложение. Но, чтобы прийти к окончательному решению, нужно углубиться в детали.
Несмотря на то что Наоми казалась сегодня более дружелюбной, чем тогда, на конференции, тусклое освещение, исходившее от лампочек в коридоре, не скрывало того, как сверкали ее огненные волосы, грозясь обратить в пепел все вокруг.
Итан сказал первое, что пришло в голову:
– Я не пытаюсь тебя обмануть.
– Так все говорят. – Ее взгляд застыл на выходе позади него.
Точно. Ему стоит показать Наоми, что здесь она в безопасности и ей рады.
– Почему бы нам не выйти на улицу? На заднем дворе есть лавочка.
Возможно, за стенами синагоги она почувствует себя менее напряженно.
– Обычно я не такая привередливая, – призналась Наоми, последовав за ним к выходу, словно опасаясь, что язык ее тела выдаст желание сбежать.
Они дошли до старой лавочки, которую Сэл Штайн посвятил своей усопшей жене. Итан произнес быструю молитву, коснувшись таблички с именем, после чего, рассеянно пробежавшись пальцами по надписи, на мгновение предался чужим воспоминаниям.
Когда они устроились на противоположных концах скамейки, тишина, царившая в воздухе ранней весны, протянулась между ними, хрупкая и свежая.
Наоми попросила его провести презентацию, напомнил он себе, и прочистил горло.
– В общем, наша синагога поддерживает разные культурные и образовательные программы…
– Я не понимаю, – перебила его Наоми.
– Чего именно? – Его не смущали внезапные вопросы. Многие люди принимают оборонительную позицию, если чувствуют себя неуютно.
– Ты говорил, что работал учителем физики. Там, в конференц-центре.
Итан выпрямился, удивленный тем, что она помнила.
– Работал. В Гринбрайер, Санта-Моника.
Это была элитная средняя школа для отпрысков богатых и известных людей.
– И сейчас ты – раввин? – Положение ее плеч выражало непокорность. – Разве не существует внутреннего противоречия между наукой и религией?
Итан вздохнул. Его желание стать раввином было следствием коктейля из горя и скорби. Как выяснилось, ему легче было направить суть своей системы убеждений на одну конкретную книгу. Пусть выбор этой книги и оказался неожиданным.
Он пожал плечами:
– Всему виной Эйнштейн.
– Серьезно? Это такая отмазка? – Голос Наоми позвучал как шорох огнива.
Он позволил углям истлеть и потухнуть.
– В 1931 году Эйнштейн написал: «Осознание того факта, что существует нечто непостижимое нам, ощущение того, что наши хрупкие умы способны представлять высокую мудрость и лучезарную красоту всего сущего лишь в самой примитивной форме, и есть чувство истинной религиозности».
Наоми покачала головой.
– И ты все это запомнил?
– Эти слова имели для меня смысл, когда все остальное – нет, – ответил Итан, думая о том, как стоял под дождем на похоронах своего отца. – Факт того, что во Вселенной так много всего, чего мне никогда не понять, не разгадать, – неважно, сколько я буду проводить исследований. Осознание того, что моя жизнь не является задачей, которую я смогу когда-нибудь решить, позволило мне направить свою энергию на нечто другое. Слова Эйнштейна были подобны глотку свободы.
Она перевела взгляд на мрачный внутренний дворик. «Наверняка перебирает в голове названия разросшихся сорняков», – подумал Итан.
– Значит, – начала Наоми, словно тщательно подбирала каждое слово, – Эйнштейн помог тебе понять, что не ученье – свет?
– Скорее, судьба, – поправил он мягко.
– Не вижу разницы. – От намека на поддразнивание в ее голосе по его позвоночнику пробежала приятная дрожь.
А вот это уже было неловко.
– Я всегда хотел ответов. – Он буквально сводил себя с ума из-за их отсутствия. – Мои исследования в области физики и изучение
