с папой едкими фразочками, Арсений.
Мама вздыхает, а потом очень пристально меня рассматривает и, в конце концов, улыбается. Легко и широко.
— Чем старше ты становишься, тем сильнее похож на своего отца.
— Лысею? — ржу.
— Дурачок, — мама закатывает глаза и треплет меня по голове.
— Почему ты не ездишь к Оле? — спрашиваю, а секунды спустя не понимаю, как такое вообще возможно. Как я это озвучил.
Мама замирает. Ее рука безвольно слетает с моего плеча, повисая в воздухе.
— Почему ты врешь всем? Почему говоришь, что она живет в Австралии и у нее все хорошо?
— Потому что, когда она придет в себя, а она придет, — голос мамы становится каким-то железным. Она верит в то, что говорит. На сто процентов верит. — Никто не будет полоскать ее имя в прессе. Никто и никогда не напомнит ей о том, что с ней было. Она вернется к своей прежней жизни! Она сможет забыть все, что с ней случилось, как страшный сон, никто и нигде ей не скажет о коме, больнице, аварии. Никто!
Подвисаю. Яд кончился. Слова на ум тоже не идут.
Мама отмирает первой после своей речи, поправляет широкие брюки, собирает волосы в низкий хвост и, подобрав полотенце из раковины, вешает его на крючок.
— Как там Майя? — спрашивает после паузы.
— Нормально, — заторможено киваю.
— Это хорошо. Мне она очень понравилась.
Я молчу. Мама, видимо, воспринимает мое молчание по-своему и уходит. Остаток дня нахожусь в прострации. Утром перед школой, прошу Влада заехать в цветочный. Покупаю букет роз. На всякий случай без шипов. Свежие, розовые бутоны с приятным ароматом. В школу этот веник затаскиваю на плече, и уже в классе, укладываю его на пару прямо перед Майей.
Она вздрагивает. Смотрит на цветы, потом на меня.
— Прости, — произношу громко. Все слышат. Я впервые извиняюсь публично, но не чувствую по этому поводу никаких отрицательных эмоций.
* * *
— С днем рождения!
Слышу голос Майи через сон. Лениво перекатываюсь на бок, плотнее сжимая веки.
— Мейхер, блин! Просыпайся.
Приоткрываю глаза, смотрю на часы: десять утра, а Панкратова сидит на краю моей кровати. На осознание уходят секунды, тут же подрываюсь. Мы помирились в тот день в школе, когда я принес букет. Долго целовались и обнимальси под лесницей.
— Ты сошел с ума? — она визжит и смеется, пока я крепко прижимаю ее к себе. Целую в щеку, а потом в губы.
— Спасибо, — шепчу, зарываясь пальцами ей в волосы.
— Подожди, — Майя выкручивается, улыбается. В какой-то момент целует меня в нос и поднимается на ноги. — У нас для тебя праздничный завтрак, вообще-то, и шары, — прячет руки за спину.
Натягиваю джинсы. Футболку надеваю уже на ходу. Как только выходим из комнаты, мне в рожу и правда влетает несколько накаченных гелием шаров. А вообще, весь коридор третьего этажа в них. Синие и серебристые шары, а рядом светящаяся Майя.
Это все банально и приторно, но кажется, что ни в одно утро своей днюхи я не просыпался таким счастливым.
— Спасибо, — крепко сжимаю ладонь Майи.
— Не только мне, мы с твоей мамой вместе придумали, — шепчет заговорщически, продолжая сиять.
Как только спускаемся на первый этаж, гаснет свет. Мама выходит с тортом в руках, на котором зажжены восемнадцать свечей, и поет, — С днем рождения!
Майя ей подпевает.
Застываю. Когда нужно дуть на свечи, туплю. Просто пялюсь на огонь.
— Загадывай желание, — Майя толкает меня локтем в бок.
Киваю. Загадывай…
Что загадать?
Чтобы Оля очнулась. Да, чтобы она пришла в себя.
Задуваю свечи, и мы снова буквально на секунду погружаемся в темноту, пока не загорается верхний свет.
— С днем рождения, сынок, — мама обнимает. Едва ощутимо прикасается, и я чувствую, разливающееся по телу тепло. — Какой ты уже взрослый, — мама пускает слезу.
— Давайте пить чай, — тут же с улыбкой тараторит Майя.
Первые минуты за столом висит тишина. Не так. Говорит только Майя. Я знаю, что все это придумала она, а мы с мамой отходим от шока и вот этих всех впечатлений.
— Я бы покаталась на коньках днем.
— У нас есть каток, — воодушевленно вставляет мама. — кстати, Влад сегодня отпросился, у него дела появились. Поэтому, если вдруг соберетесь в город, возьми…
— Я такси закажу, — перебиваю. — Так удобнее, если без Влада. Мы с Маратом договорились встретиться. В час. Отметить. Его вечером не будет, — сообщаю монотонно, замечая, как мама сникает. Я знаю, что она ему звонит, а он не отвечает.
Родители арендовали загородный комплекс под наш с братом ДР.
— Да, конечно. Я в качестве подарка на счет денег закинула, ему сейчас нужно…
Киваю.
В двенадцать мы с Майей выходим из дома и садимся в такси. Машина катится со средней скоростью, но в какой-то момент водитель резко бьет по тормозам. Не успеваю ничего сообразить, а вокруг тачки собираются люди в балаклавах. Три человека.
Майя с ужасом в глазах смотрит на меня. Секунда. Две. Три. Водилу вытаскивают из-за руля. Наши двери в этот момент слетают с блокировки и открываются. Майя взвизгивает. Нас обоих вытаскивают на улицу, а потом заталкивают в черный фургон.
Майя
Страшно. Настолько, что я боюсь сделать лишний вдох. Вдруг, он окажется слишком громким, слишком раздражительным для человека в черной маске, сидящего напротив нас. Инстинктивно жмусь к Арсу. Он обнимает. Упирается подбородком мне в висок, а у меня слезы по щекам в этот момент без остановки катятся.
Нас запихнули в фургон, часть задних сидений которого просто демонтирована. Мы с Арсом сидим на расстеленном на полу брезенте. Он холодный. Даже мой длинный пуховик не помеха этому холоду.
Когда человек в маске отворачивается, решаюсь посмотреть на Арса. Он выглядит сосредоточенным, словно решает какую-то задачку на логику. Внимательно рассматривает этих людей, салон машины, и пейзажи, что промелькивают за плотно тонированными стеклами. Нам не завязали глаза, только руки. Запястья ноют. Кожа в местах, где стянута веревка, чешется и будто горит.
— Что нам делать? — шепчу совсем не своим голосом. — Кто эти люди?
— Не знаю. Бред, — Арс хмурится. — Они подставные. Это Вэл. Розыгрыш. Для меня.
Он говорит твердо, но я вижу. По его глазам вижу, что не уверен до конца. Не знает, правда, его домысли или нет.
Перевариваю его слова секунды, и они мгновенно напарываются на протест в моем сознании. Так не бывает. Так не разыгрывают. Даже они. Несмотря на все свои дурацкие игры.
Отчаяние смешивается со злостью, и она быстро становится
