Черри!
Я смотрю себе под ноги и не могу сдержать улыбку. Черри. Правда она. Собака Сашки! Я волновался, что она осталась в квартире одна. Без еды и воды. Каждый день приходил и барабанил в двери, но лая не слышал, только мат соседей. И немного, но выдохнул.
— Здорово, подруга, — произношу, присев на корточки.
Чешу за ухом, Черри всегда нравится. Она немного успокаивается, но всё равно такая же заводная, как и раньше.
— Вот ты где! — шумно выдыхает девушка в полосатой шапке и тут же ко мне обращается: — Не бойтесь! Черри у нас дружелюбная.
— Я в курсе.
— А вы…?
Поднявшись на ноги, протягиваю руку.
— Иван. Возможно, Саша обо мне что-то рассказывала. Я её ищу.
Девушка отшатывается и хмурится, увидев моё лицо или услышав имя. Если я правильно помню, то её зовут Света и она является лучшей подругой Златовласки. В кондитерской мне не дали никаких контактов.
— Меня зовут Светлана, — подтверждает мои догадки девушка и пожимает руку в ответ. — И я в шоке! Нет, правда, Иван! Не пойму, что происходит, потому что Саша отдала мне собаку и сказала, что улетает в столицу. К вам. Чтобы поддержать в связи со смертью отца.
Александра
Услышав шаги за дверью, я тут же поднимаюсь с кровати, чтобы взять свой молитвенник в чёрной прорезиненной обложке. Он лежит на единственной здесь полке.
— Чёрт! Чёрт! — несдержанно ругаюсь, понимая, что не успеваю открыть нужную страницу.
Открывается дверь. В комнату заходит Михаил Варламов. Он сверлит меня недовольным взглядом и кривит губы.
— Жаль, Саша.
Я вскидываю подбородок и мысленно проклинаю всех членов нашей общины. Каждого, кто ступил на эту кривую дорожку и потащил за собой целые семьи и маленьких ничего не смыслящих детей. Двадцать чертовых лет они превозносили искусного шарлатана до уровня бога! А тот не обладал никаким талантом, кроме как вводить людей в заблуждение.
— А мне ничуть не жаль, — отвечаю резко.
— Не думал я, что жена моего младшего и любимого сына окажется продажной дрянью.
— Что вы себе позволяете?!
Я захлёбываюсь от негодования! С силой сжимаю пальцы в кулаки, начинаю дрожать. Я любила Костю и была ему хорошей женой. Михаил понятия не имеет, что младший сын последние годы своей жизни презирал родного отца. И раз за разом разоблачал его мошеннические схемы.
— Когда Костя брал тебя замуж я и подумать не мог, что однажды ты отречешься от своей семьи.
— Я не собиралась отрекаться от семьи!
— Ты хотела сбежать. С чужаком, — напоминает целитель Михаил. — А сбежать с чужаком это означает автоматически выйти из общины.
К глазам подкатывают слёзы, я держусь из последних сил. Меня не наказывают физической расправой, но уничтожают морально. Кажется, будто я по кусочкам рассыпаюсь. Каждый раз, когда меня пытаются лечить от «зависимости».
Три дня назад я и помыслить не могла, что окажусь в этом чудовищном месте. В месте, где исцелили моего отца и многих-многих других членов общины. Условия здесь оказались вопиющими. Мало того, что меня удерживают против воли, так ещё и запирают на замок в тесной комнатушке размером два на два. Кормят водой и хлебом и приказывают молиться. За неповиновение — голодание и прессинг.
Господи, я вообще не должна была быть здесь! За что?!
Три дня назад мать выписали из больницы. Она попросила сопроводить её на встречу к Варламовым. Мой самолёт улетал глубокой ночью, а мать была немного ослаблена, поэтому я согласилась. Когда отец вез нас на своём жигуле за город, я мягко призналась родителям в том, что полюбила мужчину и лечу в столицу, чтобы поддержать в сложный для него период. Разложила по полочкам, донесла всё, что хотела. Спокойно, без истерик. Без обвинений и упрёков. Подала как факт.
На меня не кричали. Наверное, где-то в глубине души понимали, что я давно вышла из-под контроля. По крайней мере мне тогда так показалось. И зря.
В доме у Варламовых было шумно и людно. Присутствовал Давид с женой и детьми, а также Николай, отчего мне становилось не по себе. Особенно, когда он украдкой провожал меня плотоядным взглядом и облизывал губы.
Помню, как вышла в комнату, чтобы позвонить Ивану. Он долго не снимал трубку, после чего я отключилась и двинулась к двери. Услышав в коридоре приглушенный голос Давида почему-то не торопилась покидать убежище. Он говорил о страшных вещах. Верующий человек. Сын целителя и основателя общины. Его правая рука. Давид говорил о шлюхах, долгах и ворованном товаре. Последний он хранил на складе Северова.
Я тут же набрала номер Ивана в третий раз, но вместо его голоса услышала истеричный голос Алины. Она возмущалась и кричала. Спрашивала по какому поводу я смею звонить на этот номер? На номер, на секундочку, моего мужчины! Помню, как возмутилась и жутко обиделась на Северова. За то, что позволяет своей бывшей без спросу трогать свой мобильный! За то, что не я, а она рядом! Меня он отказался видеть. В глубине души я всё понимала и не верила в ту ересь, что несла обиженная девушка. Алина твердила что-то о воссоединении и втором шансе. Но объяснения я, конечно же, хотела тогда услышать от Ивана лично.
Написав предупредительное сообщение Северову, вернулась за стол. А дальше начался какой-то сюр! Присутствующие стали прямо обсуждать мою предстоящую свадьбу с Николаем. Подшучивали над нами, доброжелательно улыбались. У меня от злобы всё внутри лопалось, ломалось. Я отчаянно пыталась доказать, что замуж не собираюсь! На что целитель Михаил попросил меня ненадолго выйти из-за стола для важного разговора. А дальше… дальше происходило всё будто в страшном сне. Я оказалась в дурацком лазарете по наводке собственной матери, которая попросила Варламова-старшего как-нибудь повлиять на мой выбор. Исцелить от неправильной и губительной любви к мужчине.
— Выходи, Саша, — наконец произносит Михаил, кивая на дверь.
Резко поднявшись с места, я надеюсь, что меня выгонят отсюда к чертям. Дадут свободу. Потому, что грешница. Потому, что неповинуюсь. Потому, что отказываюсь от чудодейственного лечения и молитв. Я просто хочу к Ване. К такому родному, уютному и горячему. Чтобы согрел и утешил. Я просто хочу спокойно жить. Любить и быть любимой. Что в этом, чёрт возьми, плохого?
Варламов выводит меня в узкий коридор и, придерживая под локоть, тащит за собой. С каждой секундой я начинаю понимать, что никто не собирается меня отпускать. Всё намного-намного хуже.
Я оказываюсь в просторной комнате со старым кухонным гарнитуром. Здесь грязные
