комментирует каждую ее манипуляцию в компьютере, не пытается насвистеть каждую песню, текст которой Сашка разбирает, не хрустит яблоком, не требует чайку с печеньками. Да, ее никто не отвлекает. Но как же без него тоскливо! И песня, как назло, попалась сложная: запись старая, невнятная, с кучей шумов, за которыми не особо слышно текст. Несколько фраз никак на слух не разобрать. Всеволод Алексеевич, возможно, вспомнил бы слова. Или хотя бы понял, что спел. Можно было бы отложить эту песню и заняться другой, но Сашка в итоге решает отложить ноутбук и заняться домашними делами. В спальне порядок навести, например, пол там уже неделю не протирался.
Спальня захламляется быстрее других комнат. Во-первых, потому, что Всеволод Алексеевич может провести в ней целый день, если не в настроении. А если у них бессонная ночь, то к смятой постели и разбросанным книжкам, газетам и планшетам присоединяются тарелки и кружки. Во-вторых, именно в спальне совершаются все медицинские манипуляции, поэтому на тумбочке скапливаются использованные полоски и иглы от глюкометра, флакончики из-под инсулина, спиртовые салфетки, тюбики с мазями и прочая мелочовка. Сашка старается убираться чаще, но все равно не успевает за ним. А ругаться и призывать к порядку она не станет. Не тот возраст у него, чтобы дрессировать. И она ему не жена.
А кто? Хороший вопрос. Но если по-прежнему говоришь человеку «вы», уж точно не станешь отчитывать за не выброшенный мусор или разбросанные носки. Носки, кстати, не разбрасывает. Белье он всегда складывает в корзинку возле стиральной машинки. Зато все остальное может оказаться где угодно. Однажды Сашка обнаружила его футболку свисающей с оконного карниза!
Она собирает мусор, уносит грязные чашки на кухню, вытирает пыль с тумбочки. Открывает верхний ящик, чтобы убрать в него глюкометр. И видит лежащую сверху упаковку канюлей для дозатора инсулина. Неудачные попались. Решили поэкспериментировать с производителями, взяли какие-то новые. Они с Тумановым в постоянном поиске максимального комфорта. Точнее, минимального дискомфорта. Но хваленый европейский бренд оказался не таким уж хорошим, при первой установке сокровище так взвыло, что у Сашки аж сердце екнуло, и это не фигура речи. Больше опыты над людьми она практиковать не стала, пообещала ему купить канюли предыдущего образца. И надо бы уже сходить и купить, следующая переустановка завтра, край послезавтра. Жалко его до слез каждый раз. Но Сашка напоминает себе, что многократные уколы еще хуже. И удивляется, как он раньше обходился и колол ведь сам себя. Чувствительность с возрастом повышается? Или он просто все больше превращается в ребенка? Обидчивого, болезненного ребенка, разбалованного вниманием.
Сашка перестилает постель, складывает стопочками его газеты, журналы и книжки, сверху устраивает очки в футляре. Редкий случай, когда и то и другое в одном месте. Но это до первого использования. А потом начнется: «Сашенька, а ты не видела…» Сашка ему даже цепочку купила, красивую, чтобы на шею очки вешать. Еще хуже получилось, он с ними на груди спать плюхнулся днем, когда Сашка не видела. Обошлось, не успел раздавить. Но впечатлений Сашке хватило. В итоге просто заказали три пары одинаковых. Одна всегда лежит у Сашки в тумбочке.
Финальный аккорд – мытье полов. На четвереньках уже не очень резво получается, а швабры она не любит, ими только грязь разводишь. Забавно. Рядом с ним она навсегда останется девочкой. А то, что у девочки уже давление прет и голова кружится, если на карачках по комнате с тряпкой поползать, так это ерунда, мелочи жизни.
Сашка выливает последнюю воду, споласкивает ведро и тряпку, засовывает их в кладовку, заваривает себе чай. Выходит с чашкой в сад. Всеволода Алексеевича нет уже два часа. Много это или мало для того, чтобы разобраться с коммунальщиками? Идти до их конторы минут пятнадцать. Ему, предположим, двадцать пять. Пока туда, пока обратно. Там наверняка очередь. Позвонить? Да сам бы позвонил, если что. А так опять решит, что она его контролирует. И Сашка со вздохом откладывает телефон и тянется к оставленной им книжке. Что он читает с таким «интересом», в час по чайной ложке? Пелевин? «Священная книга оборотня». Страсти какие… Весьма странный выбор. Он бы еще Сорокина взял, «Голубое сало». Сашка в хороших отношениях с современной литературой, но в ее картине мира Всеволоду Алексеевичу лучше читать что-то менее смелое. Тургенева там или Толстого. Но он хочет быть современным! А потом будет ходить с огромными глазами и возмущаться, куда катится наша культура.
Ну и про что там Пелевин пишет? Что еще за оборотень? Сашке нравится читать то, что читает он. Нравится смотреть с ним фильмы. Еще с детства привычка. Тогда она не могла «с ним», но могла «за ним». Он скажет где-нибудь в интервью, что впечатлен таким-то фильмом или книгой. И Сашка тут же ищет кассету, бежит в книжный магазин или библиотеку. Ей важно погрузиться в те же мысли, настроиться на ту волну, на которой еще недавно был он. Она таким методом много хороших книг прочитала в свое время, всю классику. Потом уже их вкусы разошлись, когда Сашка выросла.
От книги Сашку отрывает звонок. Ну, наконец-то, объявился! Она берет телефон, ожидая услышать знакомый голос. Но голос в трубке чужой. Мужской и какой-то не очень внятный.
– Я почтеннейше извиняюсь. Это Александра?
У Сашки сразу руки холодеют. Кто может звонить с его телефона?
– Я вас слушаю. А вы кто и почему мне звоните с этого номера?
Она старается сохранять спокойный тон, но куда там. В голове уже миллион мыслей: бежать, искать, звонить в полицию. Ограбили? Отобрали телефон?
– Да я Петрович. Алексеич просил тебя набрать. В больничке мы, это самое… Ну перепил мужик, с кем не бывает? Ты не серчай только, дочка. Или ты не дочка ему?
– В какой больничке? А вы кто? Дайте ему трубку!
– Да как я дам, если у него руки привязаны? Ну так, подержать могу, конечно, да идти до него далеко больно. Я-то, дочка, не шибко на ногах держусь хорошо. А у него язык не ворочается толком. Ты приезжай, что ли.
– Куда? Вы можете хотя бы объяснить, где находитесь?! – Сашка уже практически орет.
– Сказал же, в больничке, – огорчается Петрович. – Слышь, Алексеич, че у тебя баба такая психованная? В «Утюжке» мы. Только тебя все равно не пустят…
Дальше Сашка не слушает, бросает трубку. Она услышала достаточно. «Утюжком» местные называют одну из городских больниц, самую паршивую. Сашка бывала там несколько раз, приглашали на консультации. Здание и правда напоминало
