делают? И как он не почувствовал, что сахар поднимается? Увлекся разборками с коммунальщиками? А скорую кто вызывал и когда? Почему он не позвонил ей сразу? Сознание потерял? Сашка бегло его осматривает. Вроде, никаких синяков и ушибов нет, не считая растертых в кровь запястий. Их еще обработать, перевязать чем-нибудь. Уже бы в себя он пришел, всем легче стало бы. Сашка понимает, что полуотключка, в которой он сейчас пребывает, для него даже лучше, но смотреть на него, такого, невыносимо.
Армен наконец вспоминает, что он тут главный врач, а не мальчик для битья. Выгоняет из палаты набежавший персонал, распоряжается перевести куда-нибудь Петровича и никого больше в эту палату не класть.
– Ты считаешь, я оставлю его в твоей богадельне? – шипит Сашка. – Можешь не стараться.
– А куда ты его денешь? Ну, можешь в первую городскую перевезти, где раньше работала. Очень там обрадуются твоему появлению?
– Домой заберу.
– И капать дома будешь?
– Почему нет? У меня даже стойка есть, поверь. И другого оборудования больше, чем у тебя на всю больницу. А ты мне все бумажки сделаешь в лучшем виде.
Сашку еще трясет, она никак не может успокоиться. Нужно просто дождаться, пока сахар начнет падать. И как всегда, нервное потрясение у нее выливается в агрессию по отношению к окружающему миру. Так было еще со школы, ничего не изменилось, разве что масштабы.
– Саш, не выдумывай. Обеспечим вам все условия, переведем в платную палату с туалетом. Ну, еда у нас дерьмо, конечно. А что ты хочешь, если на питание выделяется шесть рублей в день на человека? Еду придется свою носить.
– И кто будет носить? Он сейчас в себя придет и на шаг мне отойти не даст. Первый раз, что ли? Да какая еда, еще дня три на одних капельницах будем… Спасибо, что хотя бы астма не проснулась.
– Господи, у него еще и астма?
– И травматический артрит коленного сустава. Но в свете вышеперечисленного это уже мелочи жизни. Армен, свистни кого-нибудь, чтобы чаю сделали, а?
– Тебе?
– Ему! Ну и мне, если можно.
Армен лично приносит ей две чашки. И пластиковую стопку с чем-то прозрачным, явно пахнущим валерьянкой.
– Корвалол. Тебе. Пей давай.
Сашка сидит на краю постели Всеволода Алексеевича, поэтому Армен плюхается на освободившийся стул. Смотрит на странную пару, качает головой.
– Сколько тебя знаю, ты всегда за пациентов переживала больше, чем положено. Но не настолько же, Саш. Ты ж сама крякнешь раньше срока с таким отношением.
– Главное, чтобы не раньше него. А то ему туго придется.
Сашке не хочется объяснять, что Туманов – не просто пациент. Объяснять придется слишком много и долго, а ей сейчас не до разговоров. Всеволод Алексеевич спит, и остается надеяться, что проснется он более-менее вменяемым. Сахар упал до восемнадцати. Глюкозу в капельнице заменили на физраствор, руки обработали. Но Сашка все равно не успокоится, пока он не откроет глаза и не посмотрит на нее осмысленным взглядом.
Армен сидит с ними еще какое-то время, но поняв, что диалога не будет, встает и уходит. Только услышав стук прикрываемой двери, Сашка позволяет себе взять сокровище за руку.
* * *
– Ты опять себя обнимаешь…
Сашка просыпается в ту же секунду. Да она и не спала, так, дремала сидя, привалившись спиной к изголовью кровати. Сразу расцепляет руки и склоняется над ним. Встречается с ним глазами и с облегчением отмечает, что взгляд стал осмысленным.
– Ну наконец-то, Всеволод Алексеевич! Как вы себя чувствуете?
– Средне хреново. А что, собственно… Почему так руки болят?
Он пытается поднести правую к лицу, Сашка едва успевает ее придержать.
– Тихо-тихо, у вас же капельница. Вы что, ничего не… И в этот момент он вспоминает.
– Мне плохо стало. Там, в очереди. Голова закружилась сильно. Я на улицу вышел, а там даже лавочки никакой нет. К стенке какой-то привалился, а люди мимо идут, и кто-то говорит, мол, смотри, как дед нажрался. Саш… Я дед? Пьяный дед на улице, да?
Его уже потряхивает. Он резко садится, так что Сашка не успевает его остановить. Сгребает одеяло, прижимая к себе, и начинает качаться вперед-назад.
– Потом скорая приехала. Я пытался им сказать, Саш! Хотел тебе позвонить.
– Ну все, все! – Сашка уже не знает, как его успокоить. – Вы хотите, чтобы сахар снова до небес взлетел? Или приступа астмы давно не было? Уже все хорошо, уже разобрались. Хотите чаю?
Но он как будто не слышит.
– В скорой тоже говорят, мол, бухой дед. Потом не помню. Помню, когда капельницу стали ставить. Я банку увидел, раствор желтый. А ты же говорила, что желтый нельзя. Тогда еще, на Алтае, помнишь? Да я и чувствую, что мне сразу хуже. И объяснить не могу, язык не ворочается. Стал вырываться, а они привязали… Как собаку, Саш…
У него уже слезы по щекам катятся ручьем. Сашке самой впору зареветь. Так, надо прекращать это все, иначе они точно приступ получат.
– Ну какую еще собаку? Где вы видели, чтобы собак к постели привязывали?
У нее получается собраться и заговорить решительным тоном. Так же решительно всучить ему кружку с давно остывшим чаем. Который ему совсем не нужен, капают же достаточно жидкости. Но хотя бы отвлечь.
– Пейте. Медленно, мелкими глотками. И успокойтесь ради бога.
– Неужели я заслужил, Саш? Разве можно вот так с артистом? Да просто с человеком! Веревками! Знаешь, как больно?
– Не веревками, а марлей. В нормальных больницах есть мягкие ремни. Но если вырываться, все равно будет больно. У вас еще и чувствительность… Сейчас тоже болит?
Кивает. Слезы продолжают течь, он даже не замечает. Пытается пить, но руки ходуном ходят. Сашка все прекрасно понимает: ему не столько больно, сколько обидно. И его надо срочно забирать домой, здесь он не успокоится. А пока он не успокоится, сахар не снизится, что в него не влей.
Ее предположения подтверждаются, как только в палату заходит медсестра.
– Армен Борисович велел взять кровь на биохимию, – начинает она с порога.
Туманов бледнеет и роняет кружку, чай растекается по одеялу. Спасибо, что холодный.
– Это она! Она привязывала! Как барана на убой!
Всеволод Алексеевич наконец-то подобрал нужную метафору. Но Сашка уже не в состоянии ее оценить.
– Готовьте документы на выписку, – шипит она на медсестру. – С отказом от госпитализации. И как можно быстрее, пожалуйста!
Она могла бы объяснить Всеволоду Алексеевичу, что привязывать буйных, неадекватных, находящихся под действием каких-либо веществ, будь то наркотики или лекарства, входящие в состав наркоза, это обычная
