— Домашнее есть домашнее. Но я не настаиваю. Тогда договорились? Радовать отца?
— Он точно обрадуется?
— Конечно! Обязательно!
— Тогда я обязательно буду.
— Прекрасно! — с воодушевлением воскликнула матушка и добила: — Целую воздух у твоих щёчек! И ждем!
После чего отключилась.
А еще спустя полчаса Милана мрачно рассматривала в зеркало собственный живот, в котором, оказывается, шесть недель назад обосновалась… фасолинка, размеры и повадки которой до ужаса жизнерадостно описывали всевозможные сайты для будущих мамаш. Ее бестолковое занятие прервал очередной звонок.
— Привет! — живо ответила она, когда телефон высветил имя Олексы. — Ты дома?
— Дома, и, между прочим, тебя жду, — услышала она в трубке ворчливый голос, — а мне седеть еще рано, чтобы вторые сутки подряд волноваться, бестолочь!
— Не бурчи, — хохотнула Милана, — собирайся, я скоро буду.
— Куда собирайся? — опешил Олекса.
— В клуб меня поведешь!
И чтобы грохотало погромче. Чтобы не слышать вопросов Олексы. Чтобы заглушить собственные мысли. Чтобы отключиться, едва добравшись до кровати, вернувшись домой под утро.
Проснулась она тогда, когда нормальные люди собираются обедать. Уплетая творог, который щедро залила йогуртом, она представляла себе пиршество семейства Шамраев. Дымящийся борщ, котлеты с пюре, компот из летних запасов, всевозможная сдоба и главная булочка сезона — Анька в переднике. Милана хохотнула, зло впихнула в себя еще одну ложку творога и, решительно прекратив бессмысленные фантазии, озадачилась сборами к родителям.
Сегодня это необходимо было делать с особой тщательностью. Чтобы не заметили, чтобы не поняли, потому что она и сама до сих пор еще не осознала и все еще не приняла ни единого окончательного решения, как жить теперь, после… после Назара. Когда Назара больше не будет. А она есть. И фасолинка, блин, тоже есть.
Впрочем, родители, видимо, и не поняли, но вовсе не из-за тщательности ее сборов. Они были заняты совершенно иным и заняты настолько, что не вышли встречать ее, когда она звонила в двери ни минутой позднее оговоренного времени. Отворила домработница, широко и ласково ей улыбнулась, скользнула чуть обеспокоенным и смущенным взглядом по лицу и проговорила:
— Добрый вечер, Милана Александровна. Рада видеть.
«А папа, вероятно, особенно рад», — хмыкнула мысленно Милана, здороваясь со Светланой Николаевной.
— Где родители? — спросила она, отправляя в шкаф пальто и сумочку.
— В гостиной, как раз вас ждут всей толпой.
— Какой толпой? — удивленно спросила Милана, обернувшись.
— Гости приехали, неожиданно, — пожала плечами Светлана Николаевна. — Вы проходите, я сейчас побегу на стол накрывать.
— О гостях договора не было, — пробубнила Милана, направляясь в комнату.
И даже не подозревала, что именно этого гостя для полноты картины ей прямо сейчас и не хватало. Возле окна, опершись задницей на подоконник и сунув руки в карманы идеально выглаженных брюк, стоял Станислав Янович Шамрай, и его благородное суровое лицо, седоватые волосы и светло-розовая рубашка ярко выделялись на фоне темного осеннего неба, на котором ни проблеска света — можно подумать, глухая ночь. Увидав ее, он оторвался от окна и сделал шаг вперед. Тут же мама и папа, сидевшие на диване, повернули свои головы в ее сторону. И первое, что бросилось в глаза — странный испуг, исказивший красивые черты Натальи Викторовны.
— А вот и наша красавица! — громогласно выдал Александр Юрьевич.
— А вот и я, — отозвалась мрачным эхом дочь, не глядя на родителей — буравила взглядом Стаха. — Но меня, вроде как, на семейный ужин приглашали.
— Ну а чем тебе Стах — не член семьи? — усмехнулся отец.
— Привет, Милана, — подал голос Шамрай и подошел чуть ближе. — Как обычно, прекрасно выглядишь. А Саша прав, даже если я и выпадал в прошлом из вашей жизни, но отношусь к вам как к своим.
— Нет, ну с учетом, что Назар — ваш племянник, то конечно… — съязвила Милана, прошла к столу и расположилась на своем привычном месте. — В общем, всем здрасьте.
Родители молча проводили ее взглядом, и только Стах двинулся следом и устроился напротив нее, не спрашивая ничьего разрешения, вдруг это место занимал, к примеру, Александр Юрьевич, как по сути и было. Но только Брагинцу, судя по всему, было вообще не до того. Он вдохнул как можно глубже и выдал:
- Как раз об этом я и хотел поговорить… Вернее, спросить. Нам тут Стах, пока тебя не было, поведал кое-что… И скажу прямо, мы с матерью в растерянности, но восприняли позитивно, потому разговор будет в твоих интересах.
— Много слов, Саш, — резковато прервал его Шамрай и впился в Милану своими прозрачными, немолодыми, но все еще яркими глазами. Насколько уж прозрачное может быть ярким. — Слишком много слов. А нужно всего несколько. Я попросил твоей руки, Милана. Теперь у них, чтобы иллюзий относительно моей серьезности не было.
На мгновение Милана перестала дышать, пока она, не мигая, смотрела на Стаха, и до нее доходило сказанное им, потом сделала судорожный вдох и выпалила:
— Вы в своем уме?! Какой руки?! Я не собираюсь за вас замуж!
Это он и так прекрасно понимал, судя по его лицу. Ни единый мускул не дрогнул в ответ. Взгляд не изменился. Даже уголки губ остались на месте. И все лишь потому, что решение он принял, в отличие от Миланы. Принял окончательно и бесповоротно, в тот же миг, когда услышал от санитарки новости о беременности. И все еще словно бы находился там, в больничном покое, слушающий свое сердце, а сердце его колотилось раненой птицей, потому что и было ранено. Глубоко и не единожды. Теперь его попросту добивали.
Он мечтал о детях. О том, чтобы у него была большая и дружная семья. О том, чтобы рядом — жена, чтобы вместе видеть, как растут, чтобы было кому оставить все, что нажил, чтобы корни переплетались и становились крепче, чтобы и кроны было не разделить. Но после рождения Мити Ирина больше не беременела, как они ни старались. Впрочем, он и не настаивал, и даже не занимался этим вопросом. Наследник у него был, тем и удовольствовался. Чтобы потерять одним махом все.
Что ему было делать, когда он услышал о Миланиной беременности от байстрюка, из мужичкиного племени? Отказываться? Отказываться от нее и от еще нерожденного ребенка? Да, он хотел, отчаянно хотел своего, чтобы плоть от плоти. Но забыть эту женщину, забыть мечту об этой женщине — невозможно, да он и не стал бы. Узел развязался слишком просто, рубить не пришлось. Он ее сохранит, и сохранит всех детей, что она ему подарит. Даже этого. Даже этого. Пусть так, пусть и через Назара, но он все это оставит себе.
После случившегося с ним откровения там, в больнице, Стах заметался. Теперь времени рассуждать и думать у него не осталось. Надо было действовать быстро. Убирать племянника, обрабатывать Сашку, убеждать Милану в том, что у нее и выхода иного нет, чем остаться с ним. И если первое было проще всего — вчера еще справился, второе со скрипом, но получилось, то с третьим он, похоже, поторопился. И отчетливо видел это сейчас в возмущенных глазах Миланы. Но, черт подери, не было у него времени позволить ей самой прийти к нему. Не было!
Заберет всю себе, как бы там ни было.
И он лишь позволил себе чуть качнуться в ее сторону и ответить:
— Я тебя люблю. Ты же знаешь об этом, давно уже знаешь.
— Ну круто! — Милана откинулась на спинку стула, скрестила на груди руки и заявила: — Так и вы, Станислав Янович, прекрасно знаете, что у меня жених есть.
— Он тебе не подходит, — вписался тут же отец. — У парня криминал за плечами, образования нет и никаких целей в жизни. Один ветер в башке.
— Это ты откуда знаешь? — глянула на него дочь и кивнула на Шамрая. — Он сказал? Так он лицо заинтересованное.
— Сам справки навел, — нахмурился отец. — Или ты полагаешь, что мне плевать, с кем ты спуталась?
