худший кошмар, происходящий словно в замедленной съемке.
Если Стрела встанет на дыбы, Руби упадет.
Он потащит ее, растопчет.
Мое сердце подскакивает к горлу. Я не могу ни дышать, ни мыслить логически, когда она в опасности.
Этого не должно случиться.
Только не снова.
Только не с ней.
Ноздри Стрелы раздуваются, он отступает назад, борясь с моей хваткой на его уздечке, готовясь бежать.
Руби дергается, соскальзывает, опускается ниже к примятой траве.
Форд ругается.
― Нет! ― Моя левая рука обхватывает ее свободное запястье, я прижимаю ее еще крепче.
Раздается мягкое шипение кожи.
Внезапно в руках Уайетта оказывается охотничий нож. С безумными от паники глазами он яростно режет кожаный ремешок поводьев. Стальное лезвие блестит в солнечном свете.
― Освободи ее! ― кричу я Уайетту, кровь бурлит в моих венах. ― Сейчас же!
― Я пытаюсь!
Уайетт продолжает пилить ремень. Он злобно ругается, когда тот отказывается рваться, а затем, спустя несколько ужасающих секунд, он лопается.
Руби свободна.
Я подхватываю ее обмякшее тело на руки.
И потом со всех ног бегу к дому.
Руби
Я моргаю, перед глазами все расплывается, когда я пытаюсь сориентироваться. Я в постели. В комнате темно и прохладно. Боль пронзает мое левое запястье. Гремит гром, небо за окном темное и грозовое. Откинув голову на подушку, я вижу пыльный «Стетсон» Чарли на стуле, придвинутом вплотную к моей кровати. На прикроватной тумбочке стоит стакан с виски.
Когда я приподнимаюсь на локтях, из тени выходит фигура и встает надо мной.
― Чарли, ― шепчу я.
Кровать прогибается, когда он садится рядом со мной.
― Подсолнух. ― Его голос ― глубокий, сильный, звучит, как знакомая песня. Он убирает прядь волос и обхватывает мое лицо большой мозолистой ладонью. Я тянусь к его прекрасным прикосновениям.
― Ты помнишь, что случилось? ― спрашивает он.
― Я потеряла сознание на Стреле, ― шепчу я.
Он качает головой, выражение его лица мрачное, страдальческое.
― Я не должен был пускать тебя на эту чертову лошадь.
Смахнув слезы, я смотрю на изможденное лицо Чарли.
― Это не твоя вина. Это моя.
Меньше всего мне хочется, чтобы он винил себя.
Слезы текут по моим щекам.
― Прости меня, Чарли. Мне так жаль.
― Не извиняйся, ― говорит он строгим голосом, приподнимая мой подбородок, чтобы я посмотрела в его яростные голубые глаза. ― Малышка, если я должен что-то знать, расскажи мне сейчас. Пока я не сошел с ума. — Его голос срывается. ― Не заставляй меня гадать.
― Хорошо, ― говорю я. ― Я расскажу тебе.
В горле у меня пересыхает, но я не отрываю взгляда от его лица, собираясь с духом.
Я касаюсь своей груди, отслеживая сердцебиение.
Мы почти закончили.
Больше не нужно бежать.
Я не хочу быть циничной, злой или ненавидеть свое сердце.
Или себя.
Я должна сказать ему правду.
Даже если я его потеряю.
Глубоко вздохнув, я сажусь ровнее и говорю:
― У меня проблемы с сердцем.
Чарли закрывает глаза, словно ожидал этого.
― Какие именно проблемы с сердцем?
Я сглатываю и продолжаю.
― Это называется суправентрикулярная тахикардия, или сокращенно СВТ, ― говорю я. А потом я выпускаю все это на свободу. Как брат и отец защищали меня. Весь медицинский жаргон. Мои триггеры.
― Стресс ― штука коварная, ― объясняю я Чарли. ― Как будто электрический заряд в моем сердце отключается, и когда это происходит, я теряю сознание. Я называю это трепетанием.
Чарли смотрит на меня так, будто все наши отношения этим летом прокручиваются перед его мысленным взором. Его широкая грудь вздымается и опускается.
― А твои таблетки? ― Слова срываются с его губ. ― Это и есть лечение?
Я киваю.
― У меня есть лекарства и методы, как предотвратить приступ, если я чувствую его приближение, но… мне становится хуже. ― Я прерывисто вздыхаю. ― Сегодня я была у врача. Он говорит, что я должна поехать домой и обратиться к кардиологу. Таблетки больше не помогают.
― А что тогда поможет?
Я качаю головой, желая, чтобы он понял.
― Это не то, что ты можешь исправить, Чарли. Мне никогда не станет лучше. Однажды мое сердце остановится и больше никогда не забьется, я умру.
Чарли издает какой-то мучительный звук.
Я продолжаю.
― Может пройти два года, а может и двадцать. У моей матери случился сердечный приступ. Моя тетя умерла в двадцать восемь лет. Продолжительность жизни с таким диагнозом невелика. ― Я прикусываю губу и смотрю на свои руки, признавая горькую правду. ― Мне не следовало быть здесь этим летом. Я сделала только хуже. Я была безрассудна со своим сердцем. — Я встречаюсь с его глазами. ― С твоим.
Отвернувшись от меня, он обхватывает голову руками и глубоко дышит.
― Чарли… ― Я кладу ладонь на его мускулистую спину, но он срывается с кровати и пересекает комнату.
Когда он отстраняется от меня, я разражаюсь слезами.
― Ты злишься. Я понимаю.
Он сжимает кулак, упирается им в стену, зажмуривает глаза и прижимается к нему лбом.
― Я не злюсь, Руби. Черт, я…
Опустошен. Разбит.
Я вижу это на его лице, ощущение, что я выбила землю у него из-под ног.
Его сердце разбито.
Я сделала это с ним.
― Почему ты мне не сказала? ― спрашивает он, отталкиваясь от стены и расхаживая по комнате, как зверь в клетке. На его красивом лице появляется растерянность.
Я потираю уставшие глаза.
― Я никогда не думала, что увижу тебя снова, не говоря уже о том, чтобы работать на тебя. А потом мы заключили сделку по поводу ранчо «Беглец». — Слабый, полный слез смех сотрясает мое тело. ― Предполагалось, что это временно. И я не хотела, чтобы ты относился ко мне как к сломанной или хрупкой. Я хотела хоть раз пожить без ограничений. Если бы ты знал… ты бы смотрел на меня по-другому.
Взгляд Чарли смягчается.
Я всхлипываю, сдерживая слезы.
― Я не думала, что это имеет значение. Что в конце лета я уеду. Но потом я влюбилась в тебя, Чарли, узнала о Мэгги, и Форд сказал… ― Чарли ругается. ― Я пыталась уехать. Я не хотела причинять тебе еще больше боли. Но я… я не смогла. ― Я задыхаюсь от рыданий. ― Я слишком сильно тебя люблю.
Чарли стоит у двери, его массивная фигура
