— О, пожалуйста, не так официально, — поднял руки профессор. — А то я сразу чувствую себя старцем. Зовите меня Мелькиор.
— Ваш труд о религиозных театральных представлениях пятнадцатого века помог мне в выборе моей темы.
— Правда? Весьма польщен. Приятно чувствовать, что можешь вдохновить молодого ученого.
— Возможно, вы могли бы дать мне совет или рекомендацию.
— Буду только рад сделать это, моя дорогая.
— Я исследую политический радикализм, маскирующийся под религиозную мораль, в мистических представлениях четырнадцатого века.
— Хм, хорошая тема. Буду только рад оказаться полезным. Что вас интересует?
— Я уже подыскала отличный фактический материал — государственные указы, церковные записи. Но мне бы хотелось привлечь и более частные документы: письма, записки актеров, воспоминания очевидцев.
— Гм! Такие источники крайне редки.
Профессор задумался и так долго молчал, что Ли засомневалась, не слишком ли непосильную задачу поставила перед собой в диссертации.
— Есть ли вообще шанс отыскать что-нибудь интересное на эту тему? Сталкивались ли вы в своей практике с чем-то подобным?
— Придется покопаться в своих записях. Это, конечно, займет некоторое время, но я уверен, что найду для вас что-нибудь подходящее. — Он подбадривающе похлопал ее по руке.
— Еще макарон, Вербена? — громко спросил Адам.
— Да, спасибо, дорогой. — Ли заметила, что Вербена предостерегающе посмотрела на Адама, и удивилась: что бы это могло означать?
— Как насчет добавки вам, Ли? О, вижу, что не надо. Вы едва прикоснулись к еде. А вам, профессор?
— Немного. Я вынужден следить за своим весом, — с улыбкой произнес Мелькиор.
— Мне кажется, что вам лучше следить за своей памятью, профессор, — тут же отреагировал Адам, накладывая ему добавку.
— Прошу прощения? — ледяным тоном переспросил Мелькиор.
— Еще чаю со льдом, Адам? — вмешалась Вербена.
Но он не слушал ее.
— Я насчет источников, профессор. — Глаза Адама возбужденно блестели, и Ли поняла, что он сейчас наговорит кучу неприятностей. — Я просто поражен, что во время подготовки к публикации своей книги — кстати, я читал ее — вы ни разу не сочли нужным обратиться за подтверждением своих выводов к Джону Шерборну.
— А кто это? — спросила у Адама Ли.
— Он был священником. В тысяча триста сорок восьмом году церковь обязала его присоединиться к труппе бродячих актеров и докладывать об их деятельности. И часть его писем-докладов архиепископу пережила это смутное время и находится сейчас в Британском музее. Надеюсь, вы сносно владеете староанглийским, Ли. Ведь до сих пор никто не удосужился перевести эти документы на современный язык.
Адам через стол посмотрел на профессора Браунинга с нескрываемым презрением.
— О… — растерянно произнесла Ли и посмотрела на тетю. «Сделай же что-нибудь!» — молили ее глаза.
— Я, конечно, слышал об этих письмах, — холодно ответил Мелькиор, — но эта тема лишь второстепенная в моей книге. В любом случае кто может поручиться за достоверность этого источника? — Он на секунду смолк, чтобы затем ядовито добавить: — Но вас это вряд ли смутило бы, не правда ли?
Вербена неестественно оживилась:
— Что у нас на десерт?
— И все же вы цитировали гораздо менее достоверные, но более доступные источники в своем кратком комментарии о том периоде, — стоял на своем Адам.
— Кому кофе? — в свою очередь, сделала попытку вмешаться Ли. Она уже пожалела, что завела беседу об этих злополучных документах.
Вербена с готовностью вскочила со своего стула.
— Да-да, кофе и десерт. Это было бы чудесно, — заворковала она. — Ну же, Адам, давай уберем со стола эти тарелки. Нет, Ли, дорогая, ты останься здесь. Мы всего на минутку. — Она буквально уволокла Адама на кухню.
Оставшись наедине с Мелькиором, Ли тотчас перевела разговор на нейтральную тему:
— Что вас привело в наши края, Мелькиор? От нас до Баррингтона не близкий путь.
Недовольное выражение на лице профессора тут же сменилось любезной улыбкой.
— Я буду читать лекции в здешнем университете как часть специальной летней программы. Возможно, вы захотите поприсутствовать на одной из них? А позднее мы могли бы обсудить все, что касается вашей диссертации.
— О, это было бы просто чудесно. Где вы остановились?
— У коллеги. Вербена, конечно, предлагала поселиться у нее, но я отнюдь не в таком восторге от животных, как она. Кстати, куда они все подевались?
— Все на заднем дворе, кроме попугая.
— Слава Богу!
Адам и Вербена возвратились с двумя подносами, на которых стояли чашки с кофе и великолепный пирог с лимонным желе. Вербена и Ли купили его во время утренней поездки в город. Адам не чувствовал себя виноватым. Он явно не собирался раскаиваться в затеянном споре, однако вел себя достаточно вежливо. Так что пирог съели в относительно мирной обстановке, наслаждаясь чудесным кофе.
— Говорят, в колледже Миррэл недавно разразился скандал, — сообщил Вербене Мелькиор.
— Да? Я об этом ничего не слышала.
— Пока еще не было официального сообщения.
— Иными словами, это сплетни, — спокойно заметил Адам.
Глаза Мелькиора мгновенно стали холодными, как у змеи. Он в упор взглянул на Адама.
— Думаю, это слишком простое определение тому, что может стать причиной краха чьей-либо карьеры.
— Что вы имеете в виду, говоря о крахе карьеры? — спросила Вербена.
— Это скандальная новость. Там у них появился новый сотрудник, молодой человек. Прибыл он с безупречными документами и прекрасными рекомендациями. И сразу стал популярен у студентов, главным образом благодаря своей весьма смазливой наружности. Большинство его самых верных защитников во всей этой некрасивой истории — девушки.
— Что за некрасивая история? — прищурив глаза, спросил Адам.
Мелькиор промокнул губы салфеткой и сделал паузу.
— Совершенно случайно выяснилось, что его документы — сплошная липа. Оказывается, он никогда не защищал диссертации и не получал степени!
— Да? — изумилась Ли. — И все же преподавал в таком дорогом частном колледже?
— Это всех неприятно поразило. Декан исторического факультета, принявший его на работу, превратился во всеобщее посмешище. — Профессор Браунинг выразительно покачал головой и вздохнул. — Да, такие люди наносят огромный вред респектабельному ученому миру, ибо подрывают имидж настоящего ученого.
Адам усмехнулся:
— Это уж точно, если у него, кроме имиджа, ничего другого за душой нет и не было!
