12
Гром.
Девчонка покраснела, потом побледнела, а следом ее цвет лица начал напоминать земляной.
Я улыбнулся, чтоб разрядить обстановку, но вышел оскал.
– Тихо. Расслабься. – Ты посмотри, какие мы нежные. – Девственница что-ли?
Огромные голубые глаза распахнулись, уставившись на меня всеми оттенками ярости.
– Нет, – выдвинув вперед подбородок, ответила с вызовом.
Реакция, мягко говоря, странноватая. Но и сама девочка словно немного пришибленная. Да и адекватная разве поехала бы за город с мужиком такой наружности, как Серый? Я мысленно фыркнул. А теперь вот зарделась от слова «девственница», того и гляди в обморок грохнется, как кисейная барышня. А злится-то так почему? Что я ей сделал? Глазищами сверкает, как лампочками.
– Ладно, – флегматично ответил, переводя тему в более безопасное русло, – просто спросил.
Помолчал, считывая как нервно дернулись ее тонкие пальчики, держащие сына. От пухлых розовых губ будто отхлынула кровь, сделав их бледными. Девочка спрятала взгляд, а между темными бровками появилась хмурая галка.
Я ухмыльнулся. Фея даже в гневе слишком мила. И у меня давно никто не вызывал таких чувств.
С шумом втянул носом воздух. Пахла чем-то она… Чем-то из моего прошлого. Навевая мне легкие призраки то ли сна, то ли яви. Луговые травы и тяжелый грозовой воздух. Шум дождя за окном.
Встряхнул головой, прогоняя прочь наваждение.
– Итак, Е-се-ния, – по слогам произнес ее имя, чувствуя, как удивительно сладко ложится оно на язык. Будто пробуешь шипучку с кислинкой из детства. Сладкую. И в то же время обжигающую язык лимонным укусом. – Я имел в виду вовсе не то, что ты успела себе нафантазировать.
– А что я успела себе нафантазировать? – Вдруг зло оскалилась Фея.
Однако, получив мой снисходительный взгляд, стушевалась.
– Тех, кто желает по своей воле доставить мне удовольствие, хватает и без тебя. Ты едешь ко мне выполнять свои непосредственные обязанности.
– Но я… – растерянно закусила нижнюю губку, и от этого невинного жеста у меня неожиданно кровь прилила в пах резким неконтролируемым толчком, – я же… занимаюсь клинингом. Я простая уборщица.
– Отлично, – прохрипел, с большим трудом отводя от нее пожирающий взгляд. – Уберешь мой дом. Ты же должна меня отблагодарить за помощь, правда? На какую сумму Серый хотел тебя посадить?
Опустила реснички.
– Триста тысяч, – просипела испуганно.
Я удивленно присвистнул.
– Столько даже его жопа не стоит.
Вскинула взгляд, а в них два знака вопроса.
– Багажник. Я имею в виду.
Расслабилась.
– А-а…
– Не дешевая выйдет уборка. Что скажешь?
– Самая дорогая, – считав шутку в словах, нерешительно мне улыбнулась, – за всю мою карьеру.
Кивнул.
– По рукам?
– Мхм…
– Не заметно, чтоб ты была довольна такой выгодной сделкой.
Есения поерзала на сидении. Удобнее перехватила пацана на руках. Тот, кажись, спал. Но, если честно, ребенок интересовал меня в последнюю очередь. Мало какого мужика заинтересует ребенок, когда у него такая… Мамочка.
Встряхнул головой. Залипаю на ней. Это странно. Мало ли таких было в моей жизни и койке? Но в этой будто есть что-то… неподвластное мне?
– Просто… – вырвала меня девчонка из мыслей, – парогенератор в машине остался. Без него придется все вручную мыть. А, если сильные загрязнения, я до вечера провожусь. У вас они есть? Сильные загрязнения?
Она говорила что-то еще. А я уже был не способен услышать. Просто смотрел как двигались пухлые розовые губки. Разрез рта у нее узкий, губки бантиком, но видно, что натуральные. Да и сама она вся какая-то… настоящая. И это удивительным образом играет на сильном контрасте с тем, к чему я привык за последние годы.
Актрисы, модели, дизайнеры – бесконечная вереница шикарных отшлифованных баб. А эта… Эту даже бабой назвать не поворачивается язык. Потому что эта… Девушка. Девочка. Пока что даже не женщина, несмотря на то, что держит ребенка в руках.
– Твой? – Внезапно перебил я ее, и девочка замолкла, перестав перечислять марки химии, которыми она пользуется, и которые, по ее профессиональному мнению, использовать в быту безопасней всего.
Вновь покраснела. Но, стиснув зубы, строго сказала:
– Да. Мой. Сын.
– Как зовут? – Спросил, сам не понимая зачем. Я уже давно не в том статусе, чтобы иметь хоть толику желания поддерживать диалог ради вежливости. Все эти дурные лицемерные привычки вырвали у меня из грудины с корнями, когда я вошел в тот мир, где многие годы уже обитаю.
– Петр, – задрав нос, ответила мне уязвлённо. Мать-одиночка? – Ну так что? – Опять вырвала из размышлений, будто стараясь отвлечь от разглядывания худой спины мальчика, сладко уткнувшегося мамке в плечо. На кого я похож, черт ее дери? Неужели думает, что я ее ребенка… что? Съем? Украду?
Неожиданно это развеселило меня. Пришлось по-детски спрятать эмоцию, надменно фыркнув.
– Что?
– Химия? У вас есть? И какая? Мне надо знать, потому что я с ребенком. И я всегда работаю с ним, – выступала, давая тоном понять, что это не подлежит обсуждению. – Поэтому я использую только гиппоаллергенную экологичную химию. В ином случае вам придется отпустить меня в магазин или отправить кого-то, потому что…
– Так, – я встряхнул головой, – давай, заканчивай. Никакая химия тебе не нужна. В доме чисто. Уборка там еженедельно проводится.
– Так… – посмотрела растерянно, – а я тогда там зачем?
Зачем? Боюсь, если отвечу – ты прямо в машине от страха откинешься.
Вряд ли девочка понимает, с кем имеет дело сейчас. В лицо меня мало кто знает. Я предпочитаю держаться в тени. Хотя имя знакомо каждой мало-мальски полезной собаке.
И, в силу кругов, где вращаюсь, я осмотрителен. Не привык по-другому. Не могу отпустить эту Фею, не узнав, что за фрукт. Слишком многое она сегодня увидела. Сама себе приговор подписала, назвав мое имя. Куда теперь с ее прелестных губок утечет это имя – только гадать остается.
Может в сеть, приправленное кучей красноречивых подробностей. Или, в желтую прессу, где все подробности за нее дорисуют. А я очень тщательно слежу за информационным полем вокруг своего имени. Ни к чему мне шумиха.
Хотя… Я оценивающе взглянул на нее.
Кажется, что первым делом она бы побежала в ментовку. Такой вариант мне не страшен – своих шавок полно на любых должностях.
– Так, зачем?
– Я же сказал, – голос огрубел, пресекая расспросы. – По два раза повторять не люблю. Приблуду твою привезут, если надо. И тачка, кстати, твоя, прямо сейчас едет в сервис.
– Спасибо, – ошарашенное просипела Есения, посмотрев на меня недоверчиво.
Да, да, Фея. Все ты правильно поняла. «Уборка» с каждой минутой дорожает сильнее.
Пацан на ее руках вдруг заерзал, словно почувствовав, что я на него снова смотрю. А я, да. Смотрю, твою мать. Взгляд прилипает то к нему, то к его мамке.
Фея, заметив, что ребенок проснулся, закаменела буквально.
Та-ак. И эта реакция не менее странная. И я все больше не доверяю этой пришибленной Фее, с ее необъяснимым ничем поведением.
А пацан тем временем протер сонные глаза кулачками. Я приклеился к его полупрофилю. Прямой выдающийся нос, темные скулы, черные волосы. «Свою» восточную кровь я узнаю из тысячи. Фея явно выбрала в отцы своему сыну кого-то из представителей моего народа.
Я ухмыльнулся, размышляя об этом. Но стоило представить ее с мужиком, и почему-то кровь закипала внутри.
Что за… дурость вообще? Я заревновал случайную девку? И тут же морщусь, про себя назвав ее так.
Вот так да… – мои-то реакции со стороны, наверное, не менее странные.
– Дядь… – раздался шепот в тишине полутемного салона авто как раз в тот момент, когда оно свернуло на охраняемую территорию особняка. Я сморгнул, и устремил взгляд на мальчишку. А он смотрел в ответ огромными серо-голубыми глазами. Как у матери. И у меня похолодело что-то в груди. Потому что я видел я в этот миг… Себя. – Я, когда вырасту, – продолжал шептать парень, лупя по мне взглядом, – буду таким же сильным как ты. И маму буду защищать. Как ты сегодня.
