минуты. Когда дела были сделаны, я укладывалась в прохладную постель, закрывала глаза и мечтала о нас. Вспоминала, планировала. Улыбалась. Это были лучшие моменты за день.
Об этом и многом другом я писала ему постоянно.
Артёму казалось, что мне всего двадцать. Что я наивная, ветреная. Не дождусь, не выдержу. Но это было невозможно. Я люблю его, мне нравится его любить.
Я никогда не скажу ему, что лучше бы он погиб или что-то подобное. От одной мысли неприятный морозец по коже. Как бы ни было в будущем — Артём всегда будет для меня особенным. И любить его я буду всегда. Своего взрослого, душного, невероятного мужчину.
Не предам, как некоторые.
Кстати о Маше. Мы виделись через неделю после задержания Артёма. Я уже в новой квартирке обустроилась. Крошечная однушка рядом с метро, приятный свежий ремонт. Удобно. Идеально.
Мария позвонила вечером и спросила, можно ли ей приехать. Она хотела в гости, но я отказалась и предложила увидеться в кофейне. На нейтральной территории. Однажды я уже была гостеприимной и в ответ за глаза была названа безвольной тряпкой, шлюхой. Поэтому твердо сказала: «В кафе».
Марии было интересно на меня посмотреть. Мы заказали кофе и минуту молчали. В девять вечера кофе совсем не хотелось. Ничего не хотелось, но что еще взять, я не знала: черный кофе стоил дешевле всего.
— Значит, ты и правда шлюха, — сказала Мария спокойно. — Миша рассказал, что подарил тебя Артёму на день рождения.
— Кто-то же должен был его поздравить, — ответила я с улыбкой.
— Шлюха, — посмаковала она слово. — С ума сойти.
— Была, да. И никогда не скрывала от Артёма, кто я есть. Не лгала ему. Я ни за что не стала бы с ним спать, зная, что у вас будет ребенок и что есть шанс на примирение. А ты притворялась хорошей, трахаясь параллельно с двумя братьями, и так никого и не выбрала.
Мария дернулась. Выпалила:
— Из-за тебя Артём сидит.
— Сидит он не из-за меня, а потому что друзья кинули. Например, тот самый, кого ты ласково называешь «Миша», слил информацию обо мне. Артём психанул, полетел бить морды. Он не мог не заступиться за меня, он меня любит. И я его.
— Ты будешь его ждать? Отправлять посылки, ездить на свиданки?
— Да.
— А если он не оценит?
— Оценит. Будем мы вместе или нет, время покажет, сейчас это неважно. Но Артём каждый день будет знать, что его ждут и без него загибаются.
Помолчали еще некоторое время, потом Мария произнесла:
— Жаль, что так вышло в моей жизни. И жаль, что я запуталась и сказала Артёму те злые слова. Я любила именно его. Всегда. Просто... — Она закрыла лицо руками и покачала головой. — Казалось, что он мне не по зубам. И что наши отношения на волоске. Я никак не могла забеременеть.
— Артём никогда не говорил о тебе плохо, он готов был помочь и поддержать. И уж точно никогда не попрекнул бы бесплодием. Да что там! Он меня-то никогда не попрекал! Мария, у тебя и у него в жизни было много боли. Надо идти дальше. Артём мой, он мне слишком нужен, и я его не отдам. Больше не отдам.
— Ты не против, если я буду иногда навещать Викторию Фёдоровну?
— Не против, конечно. У меня не осталось к тебе ревности. Совсем.
Мы так и не притронулись к кофе. Встали. Неуклюже зачем-то обнялись — совершенно ненужное быстрое движение. Вдохнули духи друг друга и разошлись навсегда.
Артём динамил меня три месяца. Упертый гад! Решил, что отпускает, и хоть тресни! Я злилась, что он дал мне слишком много свободы. Когда так сильно любишь и беспокоишься — свобода не нужна. Она обидна.
Когда он позвонил, я расплакалась во второй раз за три года. Номер был неизвестный, но я почему-то сразу поняла, что это Артём. Взяла трубку и сказала:
— Да?
В ответ услышала:
— Привет, малыш.
И заревела. Любимый голос прокатился вдоль позвоночника, проник под кожу тысячей иголочек. Стало жарко! И хорошо! Слезы хлынули тропическим ливнем. Я держалась все это время, но теперь нестерпимо захотелось к Артёму.
— Приве-ет! — пропела.
— Что случилось? Обидели? — тут же спросил он.
— Да! Один козлина обижает! Не отвечает на письма, не звонит! А я скучаю!
Артём молчал. Тогда я затараторила:
— Я люблю тебя! Я так тебя люблю! Безумно люблю! Мой родной, мой самый-самый. Боже, как я тебя люблю! В груди больно от одного твоего голоса. Как ты там? Как живешь один? Справляешься? Я с ума схожу, ты своей маме пишешь только: «Терпимо». Но так нельзя! Я умираю от переживаний. Я люблю тебя.
Пару ударов сердца было тихо, потом он сказал:
— И я тебя люблю, малыш.
Рыдания снова подкатили к горлу, я зажала рот рукой и опустилась на корточки. Прямо в университетском коридоре, по которому шла на лекцию. Отвернулась от всех и плакала.
— Так и не нашла никого получше зэка?
Я замотала головой. Артём видеть не мог, разумеется, но ответил:
— Я сутки твои письма читал. Вот настрочила. И кстати, в деле Страховского ты была не права.
— Да твою мать! Уже два месяца прошло! Сама знаю.
— Прости.
— Простила.
— В загс съездишь?
— Что?
— Тебе придется бумажки самой собрать. Кольца купить. Справишься? Со своей стороны пока могу предложить регистрацию через окошко. Если не передумала.
Я всхлипнула. Поругала себя: «Ну какая же тряпка! Три месяца держалась, а тут завыла, едва он слово сказал». Анализировать пыталась — голос бодрый, даже веселый. Значит, на самом деле терпимо Артёму там. Господи, спасибо!
— У меня ювелирный за углом... Ой, да вообще по фигу, какие кольца. Я тебя хочу.
— Тогда приезжай. Не могу сопротивляться уже. Скучаю.
— Я скоро! Ты оглянуться не успеешь!
Он засмеялся. И сразу всё стало как-то хорошо и легко. По-настоящему. Время быстро пролетит. Терпеть можно. Мы обязательно вытерпим.
В следующие пару месяцев я переделала кучу дел. Перевелась на бесплатное обучение и перешла на заочку. Вышла замуж. Попросила отпуск у Осадчего и провела его на Кипре, помогая Виктории Фёдоровне и всячески ее поддерживая.
Из фирмы меня не уволили. Вообще, Андрей Евгеньевич сказал, что у многих
