дверь внезапно открылась, я вздрогнула, отползая назад.
Там стоял мужчина, одетый только в черные боксеры и пару носков с красными полосками, и он сердито смотрел на меня.
— Вы не возражаете? — Он быстро заморгал, борясь со сном. — Некоторые из нас не спали до рассвета, пока им сосали члены.
Ой.
— Извините, — был мой растерянный, слабый ответ, потому что, что еще я могла сказать на это?
Он провел рукой по своим коротким шоколадно-каштановым волосам, и в свете изнутри шкафа сверкнул пирсинг в его носовой перегородке. Он звучал так расстроенно.
— Ну, я уже встал. — Затем он нахмурился, оглядев шкаф, прежде чем спросить: — Что ты здесь делаешь? — Его догадка была так же хороша, как и моя. Затем: — Это какая-то странная сексуальная штука?
Мое лицо скривилось.
— Я так не думаю.
Мужчина прислонился к дверному косяку, скрестил руки на груди и долго смотрел на меня, когда наконец спросил:
— Ты голодна?
Я воспользовалась возможностью и ухватилась за нее.
— Я могла бы поесть.
Глава 32
Настасья
Человек, освободивший меня из моей тюрьмы, представился резко:
— Я Поллукс.
Поллукс. Странно, но это неважно.
— Настасья.
Он дернул подбородком через плечо и сказал:
— Пошли.
Затем пошел, и я последовала за ним. Дом был огромен, и мы некоторое время шли по длинному коридору, прошли через маленький коридор, спустились по огромной лестнице из красного дерева с замысловатой резьбой, которая выглядела так, словно ей место на «Титанике», пока, наконец, не достигли кухни.
Как и остальная часть дома, потрясающе темный интерьер пронизывал все пространство, и, хотя кухня казалась немного более современной, чем другие комнаты, она по-прежнему сохраняла мрачный стиль, который пугал так же, как и очаровывал.
Половицы в елочку были окрашены в черный цвет. Изразцы за гигантской печью были из оникса, отполированы и красиво сверкали. Огромный остров в центре комнаты был из красного дерева, но имел столешницу из серо-кремового мрамора, а над этим островом висели два чугунных светильника, которые выглядели как старинные лампы. Их витражи были матово-кремовыми и кроваво-красными. Приборы были матово-черными и дорогими.
Я была поражена. Без сомнения, Роам был богат сверх всякой меры.
И в этот момент я увидела его самого, сидящего у острова, читающего газету и потягивающего из антикварной чашки кофе, какого-то известного бренда, я заколебалась, потому что в ту секунду, когда его взгляд остановился на мне, его глаза потемнели. Он положил газету медленно, намеренно.
Поллукс даже не взглянул на него, когда произнес:
— Йоу. Ты это потерял? — Прежде чем Роам успел ответить, Поллукс открыл шкаф и достал две миски, а затем повернулся, чтобы открыть еще одну дверцу и достать коробку с хлопьями. Он открыл коробку и высыпал немного в одну миску, прежде чем сделать то же самое с другой. — Она кричала, как банши, и стучала в дверь гардероба. Разбудила меня, черт возьми.
— Да, — холодно произнес Роам, стиснув зубы, — домашние животные, как правило, не любят свои клетки.
И Поллукс замер. Медленно он посмотрел на меня, прежде чем бросить взгляд на Роама. Когда он увидел ледяное выражение лица задумчивого мужчины, он коротко вздохнул, прежде чем пробормотать:
— Упс.
Именно тогда Роам поднял газету и заявил:
— Ты только что заработал обязанность няни.
И хотя Поллукс выглядел так, будто хотел возразить, он этого не сделал. Вместо этого он подошел к холодильнику, достал молоко и налил слишком грубо, с явным раздражением поставив передо мной тарелку с хлопьями и пробормотав себе под нос:
— Гребаная чушь. — Он швырнул ложку на стол так резко, что я вздрогнула. Когда он сел за стол и отправил в рот немного хлопьев, он сказал Роаму: — Ты мог бы нас предупредить.
Спина Роама напряглась, и когда он заговорил дальше, она была напряженной.
— Я не понимал, что должен руководить всем через тебя.
— Нет, — немедленно ответил Поллукс, понимая, что облажался. — Но я не могу эффективно выполнять свою работу, если половина деталей на странице затемнена. Может быть, знаешь ли, подумаешь об этом.
И Роам уставился на мужчину, не моргая. Спустя, казалось, вечность, он грубо сказал:
— В следующий раз, когда я захочу узнать твое мнение, ты лучше поверь, что я спрошу его, друг.
Он сказал друг так же, как некоторые сказали бы ублюдок.
Неловко.
Поллукс молча съел свою кашу. Роам продолжал читать свою газету. И я смотрела куда угодно, только не на них двоих.
Пока я рассеянно смотрела в тарелку с хлопьями, я услышала, как Роам сказал:
— Ешь. — Я подняла голову и увидела, что он смотрит прямо на меня, и когда он указал на тарелку передо мной, клянусь Богом, его лицо смягчилось, когда он бесстрастно произнес: — Покорми своего ребенка, Настасья.
Он продолжал смотреть на меня, пока я не подняла ложку, не зачерпнула немного хлопьев и не поднесла ко рту, неловко проглатывая их.
Удовлетворенный, Роам встал и потянулся за курткой, свисавшей со спинки стула.
— Мне очень жаль, дорогая, но я должен идти. — Когда я взглянула на него снизу вверх, он натянул куртку и произнес скучающим тоном: — Знаю, знаю. Я обещал остаться на ужин, но…— его темная улыбка была широкой, белой и абсолютно убийственной, — …ты знала, каким я был, когда вышла замуж за меня.
Мои губы сжались.
Он насмехался надо мной. Конечно, а почему бы и нет? В конце концов, я была здесь только для того, чтобы развлечь его.
Отнеся свою чашку к раковине, он осторожно поставил ее, прежде чем подойти ко мне. Он стоял рядом со мной, глядя на меня сверху вниз, и я отказывалась смотреть ему в глаза.
— Я не знаю, когда буду дома. Ты же знаешь, как непредсказуемы мои дни. Что принесет сегодняшний день? Разрушение? Пытка? Анархия? Убийство? — Он не ждал ответа, поэтому я промолчала, но, когда его рука дернулась ко мне сильно и быстро, захватив мой подбородок пальцами, заставив мою голову быстро подняться, я вздрогнула, сбив миску с хлопьями на пол.
Ложка подпрыгнула, позвякивая, пока не упала в беспорядок внизу. И когда Роам приблизил свое лицо, я напомнила себе, что любая реакция может разозлить этого маньяка.
Я молчала и не шевелилась, а он процедил:
— Не ревнуй, дорогая. — Затем он усмехнулся, позволяя едким словам
